Гримстоун
Шрифт:
— Ммм... — я позволяю ее аромату раствориться у меня на языке.
Я снова прикасаюсь к ней, медленно, скользя пальцами по кругу. Она еще влажнее, чем раньше. Я подношу это к ее рту.
— Попробуй это.
Она послушно приоткрывает губы и сосет.
Я хочу, чтобы этот рот обхватывал мой член.
Когда я снова прикасаюсь к ней, мои пальцы погружаются внутрь. Она чертовски мокрая…
Я возвращаю пальцы к своему языку, и я пьянею от нее.
Мир был старым серым экраном телевизора, и когда он разлетелся вдребезги, я обнаружил позади
Это ее тело, как вишня, как гранат, как вино, как кроваво-красное мясо... Этот вкус, запах и ощущение ее во рту и на моей коже…
Я мог бы поглотить ее целиком, что я и делаю, зарываясь лицом в ее мокрую маленькую щелку сзади.
Ее бедра покачиваются, и она взвизгивает. Когда я отстраняюсь, ее спина выгибается, а бедра раздвигаются, как будто она уже скучает по мне, как будто она умоляет меня вернуться…
Я опускаюсь на колени, прижимаясь лицом к ее великолепной киске и заднице. Вблизи я вижу, какая она чувствительная, какая нежная. Я наблюдаю, как она дрожит в этом самом мягком месте.
И когда я прикасаюсь к ней там, я вижу, как она тает. Я наблюдаю за этим и ощущаю это кончиками пальцев, то чувство, которое зарождается под моей рукой и распространяется, охватывая ее тело дрожащими волнами, пока она полностью не оказывается под моим контролем…
По крайней мере, на мгновение.
Пока она не уходит и не попадает в беду.
Я резко шлепаю ее снизу вверх по заднице, заставляя ее ягодицы подпрыгивать, как я делал с ее сиськами. Реми взвизгивает.
Я шлепаю ее еще раз, потом еще, в ровном темпе, чтобы она знала, чего ожидать. Я делаю это справа, а затем слева — твердые шлепки снизу вверх, пока обе ее ягодицы не становятся такими же розовыми, как и сиськи.
Теперь мы готовы начать.
Я снова надавливаю на подлокотник дивана, прижимаясь к ее спине, позволяя своему телу покоиться поверх ее, позволяя ей почувствовать мой вес, мое тепло.
Прижавшись губами к ее уху, я шепчу:
— Реми... Я не могу допустить, чтобы ты позволяла другим мужчинам целовать себя, даже на минуту, даже если я в ярости убегу.
Она замирает подо мной и слегка поворачивает голову, потому что теперь мы говорим честно.
— Почему ты сорвался с места?
В моей голове проносятся образы, взгляды, шепот, руки Эммы на плечах Реми, ее губы у ее уха, эти ведьмовские зеленые глаза, устремленные на меня.
— Не прикидывайся дурочкой. Ты знаешь.
Реми издает звук, похожий на вздох. Ее голос низкий и мягкий, когда она спрашивает:
— Что ты хочешь, чтобы я сделала? Многие люди говорят мне, что ты убил свою жену.
— Ты думаешь, это сделал я?
Вопрос задается прежде, чем я успеваю задуматься, хочу ли я на него ответа.
— Нет, — говорит Реми достаточно быстро, чтобы я чуть не расплакался. — Очевидно, иначе меня бы здесь не было. Но я руководствуюсь только чувствами, так что, возможно, я просто глупая.
— Мне не нравится, когда ты так говоришь, — я хватаю ее за запястья, заламывая
— Что? — выдыхает она.
— Мне не нравится, когда ты притворяешься неразумной.
— Я… я…
Она слегка качает головой, но у нее хватает ума не заканчивать это предложение так, как изначально планировала.
Затем она все равно это делает.
— Джуд… тот, кто...
Я приподнимаюсь достаточно, чтобы резко шлепнуть ее по заднице.
ШЛЕП!
— Ой! — взвизгивает Реми.
ШЛЕП! ШЛЕП!
— Я имею в виду, мне жаль!
— Не рассказывай мне свои истории о брате, — рычу я ей на ухо. — Есть только один способ сделать тебя глупой.
Вместо этого я опускаю руку ниже и касаюсь ее киски, нежно потирая, успокаивающе…
— Я знаю, какая ты умная. Я видел это. Я наблюдал, как ты во всем разбираешься. Ты упорная. Меня влечет к тебе...
Теперь, когда я хватаю ее за запястья и стягиваю их крепче, это похоже на то, что я притягиваю ее к себе. Как будто мне нужно зарядиться от ее тела…
— Но я не могу допустить, чтобы ты флиртовала с Томом Тернером. Даже за бесплатные электромонтажные работы.
— Это не бесплатно! — выдыхает Реми, дрожа под моими теплыми, влажными пальцами. — Это со скидкой.
Я шлепаю ее за это шесть или семь раз. Шлеп! Шлеп! Шлеп! В быстрой последовательности.
— Нет, — твердо говорю я, прижимая пальцы к ее клитору. — Ты приходишь ко мне за одолжениями.
Я прикасаюсь к ней мягко, а затем с нажимом, дразня те места, которые ощущаются лучше всего. Мое удовольствие от ее тела кажется глубоко греховным и каким-то образом связано с темным желанием испытать и изучить ее, возможно, связано навсегда с того момента, как я впервые увидел ее без штанов.
Я прикасаюсь к ней, пока не добиваюсь именно той реакции, которую хочу: она непроизвольно вскрикивает, извивается, ее киска мягкая, как живой цветок, а затем текстура, которую я не могу описать иначе, как тающая, тающая, тающая, пока я не погружаю три пальца глубоко, ее влага стекает по моей руке.
Она задыхается, раскрасневшаяся, смущенная.
Ее эмоции — это специи в воздухе, хлопушки в комнате... маленькие пикантные взрывы, когда все остальное — удовольствие и шелк.
Она так прекрасна во всех своих маленьких реакциях, она так остро все чувствует, и потому горит так ярко и яростно.
Я переворачиваю ее и сажаю на подлокотник дивана, отпуская ее запястья. Она дотрагивается до того места, где я сжимал ее, не сводя глаз с моего лица. Я становлюсь на колени между ее ног, положив руки на внутреннюю поверхность ее бедер.
Ее киска лежит передо мной, полураскрытые лепестки, ее собственная идеальная форма, безупречная, как цветок, во всех своих симметриях и несимметричностях. Ее запах притягивает меня, выбора нет.
Я лижу, целую и пробую на вкус… Мои ладони считывают ее бедра, как сейсмограф... Волны и толчки перед полномасштабным землетрясением…