Гримус
Шрифт:
Услышав в своей голове голос, Взлетающий Орел застыл, будто парализованный. Голос этот звучал как всегда убедительно, и Взлетающий Орел почувствовал крайнее отвращение к себе. Вот что голос сообщил ему на этот раз:
Он решил поселиться в этом городе, но с первой же минуты попал в число отщепенцев. Эти люди в «Зале Эльба» нужны ему — ему необходимо завоевать их доверие и заручиться помощью, хотя бы для того чтобы получить угол для ночлега, уж не говоря о месте в городском устройстве. Выбрав себе в друзья Виргилия Джонса, он может теперь распрощаться с надеждой добраться
Думать так было невыносимо, поскольку он испытывал к Виргилию самые теплые дружеские чувства и считал себя в ответе за него. Однако голос звучал все более настойчиво. Он отлично узнавал этот голос; прежде тот много раз убеждал его в необходимости найти себе место, осесть, быть принятым людьми, гнать прочь дух искательства приключений и одержимость бесконечным поиском.
— Завтра, — сказал он себе. — Или, может быть, сегодня, но позже. Я найду Виргилия и извинюсь перед ним. Да, так я и сделаю. Завтра.
В ушах его все еще звучали слова Виргилия, сказанные всего какой-то час назад: «Все ваши несчастья и вся ваша боль — это мои несчастья и боль». Волнение и страдание, крывшиеся за этими словами, теперь становились ему понятны. Только что он, Взлетающий Орел, ударил своего друга гораздо больнее Фланна О'Тулла, в самое уязвимое место. Он виноват; но он еще не мог заставить себя думать об искуплении. Пока не мог. Сначала его должны принять.
Я виноват. Моя вина. Mea maxima.
Он вздрогнул и оглянулся, вспомнив, где находится. Вокруг — улыбающиеся лица; улыбаются все, кроме Фланна О'Тулла, который еще кипит желанием пустить кому-нибудь кровь.
— Куда он пошел? — спросил Взлетающий Орел.
— Конечно, к Джокасте, куда же еще? — ответило ему густобровое красное лицо. — Она всегда принимала его.
— Сдается мне, — проговорило другое лицо, изящно-худощавое, — нам снова придется привыкать к его вывертам.
— Только не здесь, — рявкнул О'Тулл. — В империи Наполеона ноги его больше не будет.
— Вы позволите мне присесть? — спросил Взлетающий Орел.
— Садись, — кивнул Фланн О'Тулл. — Нам хотелось бы услышать от тебя ответы на некоторые вопросы.
Цинизм в изящном лице, жажда насилия в глазах О'Тулла. О'Тулл: лицо, отчетливо осознающее творимое насилие, грубая, бесноватая по своей природе сила, нагло мастурбирующая власть. Господи, пронеслось в голове Орла, куда я попал?
— Я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы, — проговорил он и закусил от стыда губу.
— Как звать? — спросил О'Тулл.
— Взлетающий Орел. Я индеец аксона, родился в Америндии. (Опознавательный знак и серийный номер? Он почувствовал привкус крови во рту. Теперь на нем еще и унижение Виргилия Джонса. Еще одному человеку он причинил боль своей близостью.)
— Никогда не слыхал о таком племени, — объявил Пекенпо, медленно качая головой.
— Сколько лет?
— Семьсот семьдесят семь. (Как глупо это теперь звучит; как много он узнал за последние дни, как далеко осталась прошлая жизнь. Здесь, на острове Каф, с ним немедленно начали происходить перемены — какими болезненными они оказались! — и его бессмертие утратило смысл, никого оно больше не интересовало и не могло поразить, осталась только горечь. Странно — когда-то он готов был покончить с собой из-за того, что обречен жить вечно. Среди гениев сила разума теряет цену; тут начинают соперничать друг с другом в кулинарном искусстве или количестве постельных побед. У бессмертных так же. Когда время не имеет власти, на него перестают обращать внимание.)
— Род занятий?
— Мореход… Я ходил по морям. (Это тоже не о нем, а о другом Взлетающем Орле).
— Основной интерес?
— Я… прошу прощения?
— Основной интерес? — повторил свой вопрос О'Тулл.
— Я не понимаю вас, — отозвался Взлетающий Орел.
— Объясни ему ты, Два-Раза, — вздохнул О'Тулл. — Я пока налью себе чего-нибудь для подкрепления сил.
Место О'Тулла заняло худощавое лицо.
— Здесь у нас, в К., — заговорил голос, насквозь пропитанный цинизмом, — мы привыкли считать себя людьми целостными. Большинство из нас, если не сказать все, имеют особую, избранную, область заинтересованности, которую называют «своей». И принять в свою среду чужака, который считает иначе, боюсь, мы не сможем. Между случайным половым актом и длительной устойчивой любовной связью существует разница, сами понимаете — чем более вы преданы предмету, тем больше получаете в ответ, обогащаетесь, так сказать. Мы понимаем свою жизнь здесь именно так. И ожидаем от вас согласия с подобной точкой зрения, ничего другого.
— Да, — отозвался Взлетающий Орел, — конечно. Я согласен («…вся ваша боль — это моя боль», — сказал ему Виргилий Джонс. «Я согласен с вами», — ответил тогда он.)
О'Тулл уже вернулся от стойки.
— Вот, совсем другое дело, — заявил он. — Попробуем еще раз — никто не против? Основной интерес?
Ожидающие лица вокруг…
Превозмогая головокружение и смущение, Взлетающий Орел ненадолго закрыл и сразу же открыл глаза.
— Гримус, — ответил он, сам не понимая откуда взялся такой ответ. — Основной интерес — это Гримус.
— Эк он… — крякнул О'Тулл, как видно, не находя других слов. — Тише, тише, — проговорил Хантер. — С сожалением должен заметить, что вы затронули общее больное место, табу. Мы стараемся не говорить здесь… об этом.
Лица вокруг заметно приуныли. Пожелай сейчас О'Тулл воззвать к насилию, у него ничего бы не вышло.
На сторону «краснокожего» неожиданно встал не кто иной, как Одна-Дорога.
— Черт возьми, — рявкнул он, — живешь сам, давай жить и другим. Он, конечно, чудак-индеец, но не вижу причин не применить это правило и к нему. Мои лучшие друзья были индейцами. Какого дьявола, согласитесь. Таких, как он, здесь еще не было, верно? Никому ведь не придется тесниться? И бучу поднимать незачем.
Кроме Пекенпо, никто не решился восстать против О'Тулла на его территории. Однако ярость в лице ирландца сменилась двусмысленной ухмылкой.
— Ладно, — подвел он итог, — предоставим возможность решать графу. Лично я не прочь немного поболтать о Гримусе. Я вообще люблю небылицы…
— Говорят, он спиртного в рот не берет, — совершенно серьезно объявил некто невидимый откуда-то из-за спин. Присутствующие рассмеялись.
— Говорят, что в играх он дока, — поддержал другой голос, и смех усилился.