Гринвичский меридиан
Шрифт:
Рита была поражена: "Да ну?! Неужели есть другой мужчина? Что-то не верится… Томка никогда не была вертихвосткой".
"Вы ставите меня в неловкое положение, — сказал я. — Мне ведь неизвестно, что рассказала вам Тамара. И собирается ли она вообще что-либо рассказывать кому бы то ни было".
"Бедный вы, бедный, — с внезапной жалостью произнесла Рита и поглядела на меня так, как даже мать никогда не смотрела. — Угораздило же вас связаться с ней… Она же сумасшедшая! Она всю душу из вас вытянет!"
"Она и есть моя душа…"
"Не говорите банальностей, Пол! Какая там душа… Получаете удовольствие
Я действительно удивился: "А у вас принято сразу же делать предложение?"
Рита фыркнула: "А то вы не знали! Русская женщина начинает думать о браке уже в тот момент, когда мужчина впервые берет ее за руку".
"Что ж вы мне раньше не сказали? — укоризненно пробормотал я. — Так вот в чем дело…"
"А-а… Томка уже занервничала?"
"Брак — это действительно очень важно. Не только для русской женщины".
Рита со смехом подхватила: "Но и для английского мужчины. Вы — смешной, Пол Бартон!"
Опустив ее замечание, я продолжил: "Брак — это признание любви Богом. Это как благословение. Отпущение всех предыдущих грехов".
А вы много нагрешили, мистер Бартон?"
Эта женщина сбивала меня с толку. А я ведь пытался быть искренним с нею.
Весь этот разговор происходил уже за обедом. Рита заказала окрошку, даже не спросив моего согласия. На улице было прохладно да и в ресторане тоже, и я только замерз от этого русского угощения. Зато на второе подали огнедышащие пельмени, и я подумал, что к вечеру у меня будет заворот кишок от такого сочетания. Но я съел их, вспомнив, что мой голубой цветок питался сегодня тем же, и выходило, будто мы обедали вместе.
Ресторанчик раздражал нарочитой стилизацией под старину. Все здесь было напоказ — балалайки, развешанные по стенам, официанты в расшитых рубахах, подпоясанных кушаками, солонки-матрешки… Складывалось впечатление, что я сижу не в центре страны, которая должна быть сильна одним только духом, безо всякой мишуры, а где-нибудь на Брайтон-бич. Там такие усилия были бы оправданны.
Это зрелище навело меня на грустные размышления о том, что если на моей родине веками сохраняется особый, английский уклад жизни, так раздражавший меня в дни моей молодости, то здесь все коренное нивелировалось. И нужно действительно постараться, чтобы иностранцы, которых становится тут все больше, могли представить его своеобразие. Ведь они едут сюда не только поживиться, потому что в России все "плохо лежит", но и, как я, приобщиться к великому таинству этой земли. Но русские люди то ли ревностно охраняют свои заповедные тропы, то ли сами забыли, где они находятся, но кроме того мужичка, что играл в трамвае, я так и не увидел ничего особенного. Только нищета, грязь и хамство, которые при желании можно обнаружить в любой стране. Даже в Англии.
Я поинтересовался у Риты, сохранился ли хотя бы в деревнях исконно русский уклад жизни. Она усмехнулась: "В деревню я выезжала на пленэр лет пятнадцать назад. Но если хотите, можем поехать и посмотреть". Для этой женщины не существовало преград. Она просто перешагивала через них, как исполин.
"Пожалуй, не стоит", — замялся я.
"Почему это? Боитесь надолго остаться со мной наедине? Вы не уверены в себе, мистер Бартон?" — ее атакующая манера все больше раздражала меня.
"О'кей, — сказал я, подавив вздох. — Пока Тамара спит, мы успеем съездить. В окрестностях города есть какая-нибудь деревня?"
Ее голос зазвучал возбужденно: "Целая дюжина! Надо взять с собой водки".
"Зачем?" — удивился я.
Она терпеливо пояснила: "Это у нас во все времена самая ходовая валюта. Вдруг вам что-то приглянется. Обменяем".
Что мне могло там приглянуться? Лапти из лыка? Гармошка? Не за этим я ехал в Россию. Я надеялся припасть к чистому роднику, а мне подсовывали водопроводную воду, разлитую в пластиковые бутылки.
"Не хочу я в деревню, — сказал я довольно резко, и Рита даже слегка отшатнулась. — Не сейчас".
"И не с вами, — добавила она, угадав мои мысли. — Видите, как я хорошо понимаю вас, Пол Бартон. И дело не в том, что я выучила язык. Просто я вижу вас насквозь. Я вижу: вы так влюблены, что у вас внутренности ссыхаются".
Это было сказано несколько вульгарно, хотя по сути — верно. Примерно так я себя и чувствовал.
"Понимаете, Пол, — заговорила Рита неожиданно мягким, соболезнующим тоном, — Тамара всегда была девочкой… странной. У нее ведь были серьезные нарушения психики. Да и сейчас, думаю, остались".
"Одиночество многих доводило до сумасшедшего дома", — вступился я.
"Да какое там одиночество! Вокруг нее вечно толкались все родственники, она всегда была любимицей. Такая трогательная, воздушная, талантливая… И подружиться с ней многие пытались. Только ей никто не мог угодить. Обычные люди ее не устраивали. Мы все были ей неинтересны. Ей требовалась феерическая личность!"
"Ее муж был таким?" — спросил я не без ревности.
"Слава? Она увидела его на концерте. Юный вундеркинд. Вокруг него тогда была страшная шумиха — телевидение, газеты. Сибирский самородок. Ну и потом, он был очень хорошеньким. Такой, знаете, ангелоподобный тип… Я таких терпеть не могу! Мне нравятся мужчины вроде вас".
Я промолчал, не найдясь, что ответить. Рита подлила себе пива, которое заказала специально для меня — "под пельмешки!" Хотя у меня на родине пиво пьют без закуски. В крайнем случае с орешками.
"Но Тома быстро в нем разочаровалась, — продолжила она, выпив полбокала. — Она ждала, что попадет с ним в какой-то неземной мир, что каждый день будет закручивать новым смерчем. А мальчику надо было заниматься… Несколько часов ежедневно. И потом концерты, гастроли… Она охладела к нему в первый же год. Они стали ссориться. Может, Томка еще слишком молода? В юности мы все жаждем нечеловеческих страстей. Потом это проходит. Она тоже успокоится, но вам предстоит с ней намучиться".
Я ответил без излишней горячности, чтобы она поверила: "Ничего. Я готов потерпеть сколько угодно".
Ударом кисти Рита отодвинула пустой бокал и отрывисто спросила: "Вы действительно так ее любите, Пол? Или вас разница в возрасте распаляет? Может, вы просто ошалели от радости, что такая девочка охотно ложится с вами в постель?"
Я холодно спросил: "У вас в России принято обсуждать такие вещи?"
"А почему бы и нет? — запальчиво возразила она. — Мы же почти родственники. Мы должны доверять друг другу".