Гринвичский меридиан
Шрифт:
— Снимают, снимают. Зоркий глаз следит за нами неотступно. Ты готова?
— Кажется. А что я должна делать?
— Верить, — строго сказал Режиссер. — Больше от тебя ничего не требуется. Ты должна поверить, что на самом деле выходишь за меня замуж.
Видимо, на моем лице отразился такой ужас, что Режиссер залился высоким смехом:
— Ну, не настолько, — воскликнул он. — Это все же кино. Закрой глаза.
Его рука сильно сжала мою, голос зазвучал торжественно:
— Северный ветер, великий
Его горячие, влажные губы коснулись моих так осторожно, будто он боялся спугнуть. Но я ничуть не испугалась. Я ведь знала, что за свадебной клятвой всегда следует поцелуй, только слегка забылась, еще раз произнося про себя все слова Режиссера, чтобы потом увести Пола навстречу ветру и повторить эту необычную клятву. Впервые мне захотелось сыграть в жизни сцену из кино… Очень уж проникновенно говорил Режиссер.
— Вот и все, — сказал он. — Можешь открывать глаза.
Я послушалась и тут же вскрикнула — мы снова стояли на крыше замка. Заливисто захохотав, Режиссер крикнул:
— Шампанского!
Какие-то нарядно одетые люди тотчас высыпали на крышу с бокалами в руках. В темноте их улыбки ослепляли, как фотовспышки. Знакомый официант поднес нам наполненные бокалы и почтительно отступил. Я озиралась, ничего не понимая, а Режиссер все смеялся и чокался со всеми.
— Кто это? Съемочная группа?
— Массовка! — отозвался он. — Толпа это всегда массовка. Нас поздравляют, улыбайся.
И я улыбалась и поддерживала все тосты, все больше входя в роль и пьянея. Изредка приходя в себя, я неизменно оказывалась на руках у Режиссера, и это не вызывало у меня ни малейшей неловкости. Один раз я очнулась от того, что вдохнула какой-то порошок с его руки, и он засмеялся, вытирая мне нос. А потом сознание настигло меня на мотоцикле, который мчался по городу, едва не сбивая светофоры. Я даже не испугалась, мне все было нипочем. Я что-то кричала, размахивая бутылкой, неведомо откуда появившейся у меня в руках. А потом швырнула ее в одно из темных окон.
— Класс! — завопил Режиссер, повернув голову. — Буди проклятых филистеров!
Мы остановились посреди улицы, которую я не смогла узнать, и стали бить окна камнями, обломками кирпичей, которых всегда полно возле дорог, и всем, что попадало под руку. Режиссер был в восторге и выкрикивал какие-то угрожающие лозунги.
— Мы их разбудим! — он схватил меня за плечи и благодарно поцеловал. — Они у нас вылезут из своей скорлупы! Мы их заставим наконец взяться за свою страну!
Я соглашалась со всем, что он говорил. Мне еще никогда не было так весело.
— А будет еще лучше! — пообещал Режиссер, опять угадав мои мысли. — Это только начало.
Я пришла в себя дома, над унитазом. Меня рвало так, что выворачивало внутренности. Пол стоял рядом на коленях и лихорадочно гладил меня по спине. Потом оттащил в ванную и поставил под душ. До постели он донес меня на руках и, уложив, долго сидел рядом, закрыв ладонями лицо.
Мне нечего было ему сказать. Я просто не сумела бы объяснить, что со мной происходит. К тому же, я совсем не знала его языка.
В моем сне кони били копытами по окнам, а я кричала, потому что стекла сыпались мне на голову. Я пыталась закрыть ее руками, и вскоре они уже были изрезаны, и кровь лилась мне в глаза. Весь мир окрашивался в красный цвет. А где-то надо мной, на крыше замка стоял Режиссер, все в той же рубахе, и руководил действиями Всевидящего Ока. Я просила, чтоб он прекратил съемку, что я больше не выдержу, но он только покрикивал сверху: "Смелее! Не пугайся боли, ты должна взглянуть ей в лицо".
Но боль не отступила, даже когда я проснулась. Все мое тело разламывалось, и было тошно так, словно я неделю пропьянствовала. Давно уже рассвело. Пол сидел в кресле и читал Достоевского.
"Преступление и наказание?" — спросила я.
Он закрыл книгу и ровным голосом сообщил:
— Тебя не было три дня.
Я чуть не подскочила, но боль снова пригвоздила меня.
— Три дня? Нет, Пол, не может быть!
Убеждать меня он не стал. Просто сидел и смотрел своими ясными, спокойными глазами. И его взгляд был убедительнее слов.
— О боже! — простонала я, и вправду не понимая, как такое могло произойти.
— Что ты принимала? — спросил Пол, не повышая голоса.
— Шампанское.
Он уточнил:
— Какие наркотики?
— Наркотики? Нет! Что ты! Хотя… Какую-то таблетку… И еще… Кокаин? Не помню…
Пол поднялся, и я невольно съежилась. Но возле дивана он встал на колени и взял мою руку.
— Смотри. Тебе делали уколы. Не помнишь?
— Ой нет! — меня бросило в жар. — Пол, это невозможно!
— За три дня можно… как это? Посадить на иглу.
— Пол! — взвыла я. — Зачем?
— Я сам так делал, — неожиданно холодно ответил он. — Когда продавал наркотики.
Я даже отвлеклась от своего страха.
— Ты?!
— Я же говорил… Я был ужасным.
— Настолько? — мне все еще не верилось.
— Хуже, — голос его прозвучал жестко, разбив последнюю надежду.
Он опустил мою руку, но я сама схватилась за его ладонь.
— Что же делать, Пол?! Что мне теперь делать?
Его лицо сразу размягчилось, он прижал мою руку к губам.