Гринвичский меридиан
Шрифт:
Сбежав по лестнице, он запер дом и вывел из гаража машину. Его "Rover" был не первой молодости, но Пол и сам давно не походил на юношу. К дому Эммы Вайз он долетел за десять минут, но тут же дал задний ход, спохватившись, что не купил даже цветов.
В небольшой книжной лавке на углу он обнаружил альбом "Третьяковская галерея" и решил, что Эмме будет приятно получить его вкупе с букетом роз. Его отец хорошо знал, какого цвета дарят по какому случаю, а Пол вечно забывал. Чтобы не попасть впросак, он купил нежно-розовые — в тон ее лицу.
Эмма была в восторге. Наспех познакомив его с Эриком Вайзом, она уткнулась
— Наверное, вам уже надоели расспросы о России, — виновато заметил Вайз. — Но меня это тоже интересует просто до неприличия! До прошлого года я ни разу не видел живого русского. Теперь их здесь хоть пруд пруди… Но это — туристы. С ними не пообщаешься. А вы узнали кого-нибудь из них достаточно близко?
Полу показалось, что веселые карие глаза его собеседника лукаво блеснули. "Наверняка Эмма уже все ему рассказала, так что не стоит ломать комедию", — решил он.
— Ближе некуда, — ответил Пол. — Я даже влюбился в одну русскую девушку и жил с ней… какое-то время. Она удивительный человек!
У Вайза даже скулы напряглись — так мучительно сдерживал он рвавшийся из него вопрос. Пол не стал его мучить:
— Я не привез ее потому, что я — круглый дурак. Но я собираюсь это исправить. Эмма! — окликнул Пол. — Я хочу списаться с русской школой и предложить обмен группами. С самой обыкновенной школой, а не каким-нибудь престижным лицеем… Как вы думаете, получится?
Она так и подскочила, бросив альбом:
— Они все-таки вас уговорили?
— Я им здорово помог себя уговорить…
— Ох, Пол, — с чувством сказала Эмма и даже осторожно притронулась к его руке, — это замечательно!
— Замечательно, — повторил он по-русски. Вайзы в голос спросили:
— Что?
Пол весело пояснил:
— Я практикуюсь, чтобы не забыть русский язык.
— Как интересно! — восторженно воскликнула Эмма. — Я тоже хочу в Россию.
"Только тебя мне еще не хватало!" — беззлобно подумал Пол и покачал головой:
— Не знаю… Смотря сколько человек мы наберем.
Ее муж поинтересовался, когда он собирается везти детей, и только тут Пол сообразил, что до лета еще целых полгода. Он ужаснулся. Разлука впервые обрела отчетливые временные границы.
— Она родилась первого июня, — вспомнил Пол. — Я должен быть там в этот день.
Эмма озабоченно проговорила:
— Надо постараться… Детей придется раньше отпустить на каникулы. Я вам помогу, Пол. Чем смогу, конечно. Но директора я беру на себя!
Едва не подпрыгивая на ходу, она убежала на кухню, и Пол, воспользовавшись моментом, спросил у Вайза то, зачем пришел:
— Эрик, вы не жалеете, что женились не на англичанке? Вам трудно жить вместе?
Вайз посмотрел на него с недоумением, потом расплылся в улыбке:
— Что вы, Пол! Я так счастлив…
Глава 29
Утреннее июньское небо еще не набрало интенсивности синего цвета. Оно было почти бирюзовым, а бледные пятнышки облаков выглядели размытыми, как "яблоки" на лошадиной шкуре. Подумав об этом, я поймала себя на том, что это — первый образ, пришедший мне в голову за долгие-долгие месяцы. Я с благодарностью погладила свой огромный живот: еще нерожденный ребенок упорно заставлял меня жить. А когда я норовила ускользнуть в отчаяние, задиристо пинал меня изнутри. Похоже, он был таким же крепким и длинноногим, как Пол…
Ланя ревновала меня и давно уже не показывалась. Теперь целые дни напролет я разговаривала с моими мужчинами. Больше я не испытывала никаких трудностей в общении, потому что Пол воображаемый понимал меня без труда. Вот только ничего не отвечал. Улыбался и слушал…
Каждый раз, возвращаясь домой, я кричала во все горло: "Пол! Я пришла!" Благо квартира была большой, а стены толстыми, и можно было не опасаться, что соседи вызовут "Скорую", приняв меня за сумасшедшую. От улыбки Пола в комнате сразу светлело. Я улыбалась в ответ и рассказывала ему обо всем, что видела на улице. Я описывала ему сибирский мороз, которого он так и не дождался. Пыталась объяснить, что чувствуешь, когда отморозишь щеку. Или, вернее, что ничего не чувствуешь. Скатывая плед, я показывала, как лепят снежную бабу, вот только морковка в ткань не втыкалась. А под новогоднюю елку, которую Пол назвал бы рождественской, я положила для него подарок — деревянного круглобокого мальчишку, сделанного по типу матрешки. Я садилась рядом с елкой и доверительно шептала Полу: "Сколько ты хочешь сыновей? Можно одного. А можно… Смотри! Уже два. А вот и третий…" Семеро мальчишек, мал мала меньше, выстраивались шеренгой, и мне казалось, что все они чем-то похожи на Пола.
Когда наш ребенок впервые пошевелился, это было похоже всего лишь на крошечный пузырек воздуха, пробежавший по стенке живота. Но я сразу поняла — что это. В тот момент я ехала к родителям и едва не завопила на весь трамвай: "Он шевельнулся!"
Мама, конечно же, разрыдалась, когда я ворвалась к ним и с порога сообщила эту новость. Но к тому времени я успела привыкнуть, что сам вид моего набухающего, как весенняя почка, живота вызывает у нее слезы. Они меня уже ничуть не расстраивали.
Заходя к родителям, я каждый раз опасалась другого — встретить Риту. Если Андрей рассказал, как я ворвалась к ним среди ночи со скальпелем, то она, без сомнения, все поняла. Как не был мне симпатичен ее муж, я отдавала себе отчет, что Рита намного умнее его. Даже странно, что она сразу не догадалась: Пол ей не по зубам.
Иногда страх начинал душить меня: "А с чего я взяла, что он ей не по зубам? Для него она молода и красива, к тому же, они могут свободно поговорить. А он ведь так мучился, что ничего не может сказать…" Эти мысли заставляли хвататься за самоучитель английского, но даже четверть часа занятий усыпляли меня, и за несколько месяцев я так и не осилила таблицу с временами глаголов. Словно издеваясь надо мной, автор самоучителя выбрал выражение "он идет", и я была вынуждена повторять на языке Пола: "Он уходит (ежедневно). Он ушел (вчера). Он уйдет (завтра)".
Но закрыв книгу, я могла сказать только одно и по-русски:
— Он ушел.
Ребенок тут же недовольно толкал меня ножкой. Я торопливо расстегивала халат и с восторгом наблюдала, как острая пятка, выпирая, движется по моему животу. Иногда я щекотала ее, и ножка отдергивалась.
— Жаль, что ты не видишь этого, Пол, — бормотала я, гладя растянувшуюся кожу и выпяченный пупок. — Я обещала, что ты сможешь все увидеть… Что ты будешь прижимать руки к моему животу… Ох, Пол… Что же я наделала…