Грист
Шрифт:
Я иду, мама крыса. Куда ты спешишь? Спешить тебе больше некуда. Боми лезет в кладовку, и мы касаемся носами. Я чую на ней кровь. У нее уже есть добыча, холостой самец, судя по крови на ней.
Она такая теплая и мокрая, Джилл. Боми туго напряжена и вся дрожит. Она — не самая умная хориха. Мне она нравится, очень нравится, я сейчас вернусь и немного в ней поваляюсь.
Это плохо. Плохая привычка.
А мне все равно. Я его убила, он мой.
Делай,
Нет, она моя.
Он кормит тебя, Боми.
А мне все равно.
Иди тогда и валяйся.
Так я и сделаю.
Даже не попрощавшись, Боми уходит валяться на своей добыче. Я никогда так не делаю. Это не понравилось бы ТБ, да к тому же тут все дело в убивании, а не в имении. Ну кому нужно валяться на старой дохлой крысе, когда есть еще столько тех, которых можно кусать?
Боми рассказала мне, где она будет, на случай, если Боб начнет спрашивать. Боми — тупая хориха, и я рада, что не ТБ ее хозяин.
А что до меня — вниз, в другую нору, глубже и еще глубже. Все они там. Крысиха думала, она их там прячет, но она оставила за собой запах, такой же отчетливый, как серийный номер на кости. Я укушу тебя, мамочка.
А потом, как я и знала, тупиковая камера. Последняя надежда крысихи. Да ничто уже ей не поможет. Но какая ж она большая. Чудовищно большая. Возможно, самая большая, какую я в жизни встречала.
Я очень, очень счастлива.
А за крысихой жмутся ее дети. Тринадцать детей, я подсчитала их по пискам. Сладкие, беззащитные писки. Совсем еще маленькие, меньше двух недель от роду. Самцы и самочки. Но сперва я хочу вашу маму.
Крысиха унюхала меня, заорала, словно ей кости ломают, и поднялась на дыбы; она большая, размером с меня. Даже больше.
Я укушу тебя.
Иди сюда и попробуй. Ты, маленькая ищейка. Я убью тебя.
Я изгрызла в городском банке целый мешок денег, и они гонялись за мной, и поймали меня, и изрубили меня в куски, и оставили только кусочек хвоста — и я отрастила новую крысу! Так что же ты, маленькая ищейка, можешь сделать со мною такого, что было бы хуже? Ты бы лучше меня остереглась.
А когда я буду убивать твоих детей, я укушу из них каждого ровно по разу. Я не стану их долго мучить. Ты не убьешь моих детей. Бросок.
Бросок на нее, потому что сказать больше нечего, никакие посылы не проходят больше туда и сюда через наши гристы и запахи.
Я нацелилась на сосок, и она увернулась, очень быстро, но недостаточно быстро, и у меня в зубах кусок ее плоти. Первая кровь пущена. Я грызу кончик соска. Кровь и крысиное молоко.
Она падает на меня сверху и вцепляется мне в спину, ее длинные резцы проникают сквозь мою шерсть, мою кожу подобно изогнутым иглам и выходят наружу в других соседних местах. Она тяжелая. Она вгрызается в меня, и я чувствую, как ее зубы скребут по моему позвоночнику. Я встряхиваюсь, чтобы сбросить ее, и это мне удается, но ее зубы вырывают кусок моего мяса.
Раны
Крысиха чувствует, что я убила ее аутрайдера, и это ее окончательно бесит.
Здесь тебе и конец. Здесь забвение, и распад, и конец любой суете.
Здесь ты умрешь.
Она снова бросается на меня, но я прыгаю в сторону и — прежде чем она развернется и опять на меня нападет — хватаю крысенка. Он умирает, не успев и пискнуть. Я выплевываю мешанину костей и мяса.
Но его мамаша не глупая крыса, нет, совсем не глупая крыса, и она не впадает от этого в глупую ярость. Только я знаю, что она глядит на меня со всей ненавистью, на какую способна крыса. Будь здесь хоть немного света, я бы увидела желтый, как гной, блеск ее глаз.
Вперед, мамаша, а то я ведь убью и второго крысеныша.
Она нацелилась на лапы, и я опять уклоняюсь, но она вцепляется мне в грудь. Она поднимается вверх, вверх.
Хлоп-хлоп-хлопают на пол хлопья земли с потолка, а ее проклятые резцы сомкнулись вокруг моей грудины и держат меня в ее пасти крепко и надежно, как зазубренный наконечник стрелы.
Встряхивает и разрывает, я не знала прежде такой боли, такого восхитительного…
Я резко скребу по крысиным глазам когтями передней лапы и врезаюсь задними в ее брюхо. Толчок, толчок, и я чувствую, как ее шкура рвется, и жирное, что под нею, тоже рвется, а мои лапы входят в ее тело все глубже и глубже.
Встряхивает меня снова, и я чую только запахи своей крови и ее слюны, а затем острые, маленькие боли в моей спине.
Крысята. Крысята грызут меня, пытаясь помочь своей матери. Ничего не могу поделать, только впиваться задними лапами все глубже и глубже. Глубже и глубже. Я купаюсь в ее кишках. Я чувствую, как брюхо ее поддается, чувствую, как брюхо ее рвется. Да, чувствую.
А затем моя грудина ломается, и я вылетаю из крысиных зубов. Я падаю на крысят, и я оглушена, и они карабкаются по мне и пытаются выгрызть глаза, а один из них в клочья рвет мое ухо, но боль приводит меня в сознание, и я перекусываю того, что порвал мне ухо, напополам. И пытаюсь укусить другого. В дальнем конце крысятника копошится большая крысиха. Я собираюсь с силами, пытаясь подняться на четыре лапы. Не могу.
Крысенок кусает мою заднюю лапу. Я поворачиваюсь и убиваю его. Поворачиваюсь назад. Мои передние лапы подламываются. Я не могу встать, чтобы встретить крысиху, и я слышу, как она приближается.
Я здесь умру?
О, это будет прекрасно! Чтобы убить меня, потребовалась огромнейшая крыса в истории Мета. Изгрызла целый мешок денег, целый мешок! Она надвигается на меня, я слышу, как она надвигается. Она такая огромная. Я отчетливо чую, какая она огромная.
Я подбираю под себя задние лапы, нахожу опору.
Вот как я умру. Я укушу тебя.
Никакого ответа, а только резкое дыхание крысы. Земля пахнет нашей кровью. Вокруг меня валяются дохлые крысята.
Я очень, очень счастлива.