Гробница Анубиса
Шрифт:
— Каким злым ветром вас сюда занесло, Гиацинт? — шутливо вопрошаю я.
Мадлен морщится, дивясь моей неучтивости, но человек с бантиком на затылке покатывается со смеху, он-то разом уловил намек на своего античного тезку, любимцу Аполлона, ведь тот прекрасный эфеб погиб по вине Зефира, завистливого бога ветра.
— Все такой же культурный, все такой же насмешник и… все так же красив, — констатирует он, обозрев меня с макушки до пят. — Счастлив обрести вас вновь таким, как вы есть, Морган!
На лице Этти мелькает гримаса — он и позабавлен,
— Мадлен, вы не могли бы принести в библиотеку чашечку кофе для нашего друга? — спрашивает он, а когда Мадлен, кивнув, исчезает, обращается к Гиацинту: — Итак, я полагаю, коль скоро вы соблаговолили приехать лично, у вас имеется какое-то важное сообщение?
Гость молчаливым кивком подтвердил: так, мол, и есть.
— Готов следовать за вами, — обронил он.
На лице брата проступила ироническая усмешка, и он, сопровождая слова приглашающим жестом, промурлыкал:
— После вас, сделайте милость…
Гиацинт уселся в одно из кожаных кресел, стоявших возле моего письменного стола. Испарения его туалетной воды, имитирующие ароматы леса, щекотали мне ноздри — запах так сгустился в окружающей нас знойной атмосфере, что угрожал стать чуть ли не тошнотворным.
— Похоже, Морган, ваша страсть искателя остается неразделенной. Даже брату подчас недоступно понимание иных услад, — ухмыльнулся он.
— Перестаньте кривляться, я сейчас не в том настроении!
Он достал из кармана пиджака серебряный портсигар, и я заметил кобуру «хольстера»: та по-прежнему висела у него на боку. При воспоминании о том хладнокровии, с каким наш гость способен пускать в дело свое оружие, у меня засосало в животе.
— Сигарету?
Я замотал головой.
— А мне можно?
Тут Этти с невинной улыбкой указал на балкон, но я все же придвинул пепельницу, стоявшую на секретере, поближе к нему.
— Благодарю. Мы достаточно близко знакомы, чтобы говорить без обиняков, не так ли?
Я стиснул зубы, однако кивнул.
— Ваш отец сидит на чертовой тюремной баланде, его дело дрянь, если мне позволительно так выразиться.
— Это мне уже известно.
— Вот уж чего не думаю. Вряд ли вы знаете, до какой степени все скверно.
— Да в чем же наконец его, по существу, обвиняют? — не выдержал брат.
Гиацинт мельком покосился на него, словно так не хотелось верить в его метаморфозу, что глаза бы не глядели.
— Шпионаж, — обронил он, стараясь не отвлекаться. — Оказание поддержки террористическим группировкам, пособничество в продаже военных секретов и все такое.
— Это недоразумение и ничем иным быть не может!
— Все доказывает обратное.
Я сгорбился. Моя голова, ощутимо тяжелея, клонилась все ниже.
— Как же он мог впутаться во все это? Папа и мухи не обидит!
— Абдель Мухаммед Ясин.
— Кто?
— Псих Господень, индус, принявший ислам вот уже лет десять назад. Может
— Профессор Рама Патель? — вмешался Этти. — Это специалист по санскриту, крупный исследователь в области…
— Он самый, — перебил Гиацинт. — Единственный старинный текст, который он за то время, что мы с вами здесь толкуем, соизволил процитировать уже раза два, — это Коран. По моим сведениям, он окопался в Пакистане, где, само собой, никто до него добраться не сможет. — При этих словах он послал мне улыбку, намекающую, что относительно этой недостижимости можно иметь самые различные мнения. — Около семи месяцев кряду он занимался перевозкой древностей из района раскопок в музей Мултана, и все затем, чтобы заодно переправлять через границу грузы как нельзя более «персонального» назначения.
— Например?
— Документы, сведения оборонного характера, время от времени и химические соединения. А как почуял, что индийские власти готовы сунуть нос в его дела, он тотчас упорхнул, словно воздушная фея. Ваш отец, полностью ему доверяя, всегда подписывал транспортные реестры, не проверяя содержимого ящиков, а между тем закон возлагает на него эту обязанность. Так что теперь перед лицом закона он — сообщник в этом деле о преступных перевозках.
— Если бы пришлось проверять все, что на каждом этапе работы посылается в экспертную лабораторию или в музей, древности навсегда оставались бы там, где их откопали, — заметил мой брат.
— Вполне возможно, но в ситуациях подобного рода всегда нужно найти виноватого. Ваш отец — идеальный козел отпущения: упрятав его в кутузку, можно успокоить прессу и высокое начальство, избавившись тем самым от неизбежных в противном случае требований продолжить расследование. Короче, этой милой публике бросили кость. А принимая во внимание индо-пакистанские отношения, такую кость из пасти вряд ли выпустят. Если мы не вмешаемся, много воды утечет, прежде чем Пакистан согласится на экстрадицию одного из своих, не важно, террорист он или нет. А Рама Патель — единственный, кто может снять обвинение с вашего отца.
У меня вырвался стон. Как же нам теперь вытащить папу из этой паучьей сети?
В дверь скромно постучали, вошла Мадлен и водрузила на бюро поднос с дымящимся кофейником и чашками. Я кивком поблагодарил ее, и она удалилась, но прежде чем исчезнуть, бросила на меня тревожный взгляд.
— Стало быть, вы хотите сказать, что положение безнадежно? — пробормотал я.
Гиацинт улыбнулся:
— Мало найдется таких ситуаций, которые были бы безнадежны для Гелиоса. — Он преспокойно налил себе чашечку черного кофе. — Мы подходим к той части моего поручения, которая мне особенно неприятна, поскольку речь идет о вас, Морган. — Он отпил большой глоток. — Как вы уже знаете от Гелиоса, он готов оказать вам услугу в отношении вашего отца, если вы согласитесь, в свою очередь, сделать кое-что для него.