Гробница императора
Шрифт:
Кассиопея сидела, закинув ноги на стол, и смотрела на Коттона. Тот также уютно развалился на железном стуле, закинув ногу на ногу и закрыв глаза. Помещение без окон, куда их привели под дулами пистолетов, напоминало ей ее камеру в Бельгии.
– Опять мы с тобой попали в передрягу, – пробормотал Коттон.
– По крайней мере, никто не узнает, что ты устроил пожар в одной из величайших археологических достопримечательностей всех времен и народов.
Он открыл глаза:
– Умники никому не нравятся.
Кассиопея улыбнулась:
– Ты полагаешь, эта камера прослушивается?
– Надеюсь. Эй, кто меня слышит, я проголодался! Принесите нам поесть.
Его глаза снова закрылись. Любопытно, он был единственным мужчиной, в чьем присутствии Кассиопее становилось неуютно, – от чего она, как это ни странно, чувствовала себя уютно. Ей не надо было ничего ему доказывать, он ни в чем не соперничал с ней. Просто оставаясь самим собой. И ей это очень нравилось.
– Хороший ход ты придумал с прожекторами, – заметила Кассиопея.
Коттон пожал плечами:
– У меня из головы не выходил парк Тиволи. Я видел там несколько раз огнедышащего факира. Однажды мы с ним разговорились, и он открыл мне, что во всех своих фокусах использует минеральное масло. Конечно, ему не приходилось поджигать слой масла, разлитого поверх ртути.
– Воздух в гробнице еще долго будет отравленным.
– Какое это имеет значение? Никто ничего не узнает. Или гробницу обчистил Пау Вень, или она уже была обчищена к тому времени, как он в нее впервые попал. В любом случае китайское правительство не захочет никого туда пускать. А нам с тобой несказанно повезло: мы оказались зажаты между двумя политическими гигантами, ведущими между собой втихую гражданскую войну.
Кассиопея знала Коттона даже лучше, чем знал себя он сам. Она поняла, что его мозг лихорадочно работает.
– В чем дело?
Он снова открыл глаза, и на этот раз Кассиопея увидела в них веселые искорки.
– А кто так говорит?
– Я говорю.
– Почему ты меня поцеловала?
Она чувствовала, что Коттон хочет уйти от ответа.
– Потому что захотела.
– Это не ответ.
– По-моему, это самый что ни на есть ответ.
Для нее самой также оставалось загадкой, почему она его поцеловала. Впрочем, она действительно захотела этого. Проклятие, кто-то же должен был сделать первый шаг. Но сейчас было не время бегать по минному полю.
– Скажи, что видит твоя хваленая фотографическая память?
– Как мне хотелось бы, чтобы эйдетическая и фотографическая память были идентичны. Так было бы гораздо проще. На самом деле мой ненормальный мозг любит вспоминать всякие бесполезные подробности. – Коттон снова закрыл глаза. – И в этом проблема. Мне нужно время, чтобы рассортировать их по полочкам.
Линь Йон стоял лицом к лицу с Карлом Таном. Они были одного роста и приблизительно одних лет – Тан был года на два постарше. Линь понимал, что здесь полно глаз и ушей, поэтому их противостояние с Таном станет предметом долгих разговоров.
– Вы не имеете права приказывать мне, – ясно дал понять Тан.
– Я нахожусь здесь согласно прямому распоряжению председателя Госсовета. Можете связаться с ним и убедиться, но я уверяю, что он санкционировал мои действия. А он, товарищ министр, имеет право вам приказывать.
Оба были перепачканы в грязи, мокрые и разъяренные до предела.
– Вы возбудили против меня следствие? – язвительно поинтересовался Тан.
Линь не собирался попадаться в эту ловушку.
– Я никому не раскрываю информацию, имеющую отношение к моей работе, даже первому заместителю председателя Госсовета.
Судя по всему, Тан был здесь один. Все остальные присутствующие были в мундирах службы безопасности музея. Линь попытался найти иностранца, который спас ему жизнь в гробнице, но тщетно. Ему хотелось задать кое-какие вопросы этому человеку.
– Нам с вами нужно поговорить, – сказал Тан. – Наедине.
Быстро оценив «за» и «против», Линь пришел к выводу, что плюсы перевешивают возможные минусы. Он выразительно посмотрел на старшего смены, и тот указал на дверь в дальнем конце комнаты, справа от видеомониторов.
Линь и Тан прошли в помещение без окон и закрыли за собой дверь.
– Ты должен был умереть, – зловеще процедил Тан, и его глаза вспыхнули ненавистью.
– Тебе уже дважды не удалось расправиться со мной. В этой борьбе тебе не победить.
– Я уже одержал победу.
Линю совсем не понравился этот самоуверенный тон.
– Я мог бы тебя арестовать.
– За что? У тебя нет абсолютно никаких доказательств. А если ты рассчитываешь на Пау Веня – удачи тебе. Этому лживому лицемеру верить нельзя.
– А если с тебя снять штаны, что мы увидим?
– То, что я обладаю мужеством, – заявил Тан.
– Ты гордишься тем, кто ты?
– Я горжусь тем, что я сделаю.
Линь сознавал всю опасность ситуации. Не было никаких доказательств того, что Тан совершил что-либо противозаконное, а если раскрыть, что он евнух, этим все равно ничего не добьешься. Выдвинуть обвинение и не суметь его доказать – этим он только подорвет доверие к себе. Его комитет процветает только потому, что принимает правильные решения. Линь понимал, что многие в правительстве только и ждали его сокрушительного падения, чтобы лишить его той независимости, которая делала успешной его работу.
– В провинции Юннань погиб летчик, – сказал Линь. – Его самолет сбил иностранец, пилотировавший один из наших вертолетов. Санкцию на этот вылет дал ты.
– Да, я действительно разрешил вертолету подняться в воздух. Чтобы не допустить нелегального возвращения Пау Веня в Китай. Но я не санкционировал сбивать перехватчик. У тебя есть доказательства обратного?
– Будут, когда я найду этого иностранца.
Которым, вполне вероятно, окажется тот самый неизвестный из гробницы. Человек, спасший его. Судя по всему, Тан даже не догадывался, с каким союзником ему приходилось иметь дело.