Гром победы
Шрифт:
В тот же день было объявлено о смерти царевича. После отпевания в Петропавловском соборе тело царевича было погребено близ тела его покойной супруги, Софии-Шарлотты... Погребение происходило при большом стечении народа. Сам царь искренне и горько плакал.
Число возможных наследников уменьшилось на одного...
Однако в те дни потрясло восьмилетнюю Аннушку гораздо более совсем иное дело. И об этом деле знала она смутно. Однако это было дело совсем женское, все женщины о нём толковали — от любимой горничной государыниной до последней прислужницы в Аннушкиных комнатах.
То было дело, сильно занявшее воображение маленьких царевен, и обычно подобные дела, связанные с плотской
Лизета, меньшая, и тут оказалась бойчее и знала почти всё, то есть куда более, нежели Аннушка...
То было дело царицыной фрейлины Марьи Даниловны Гамильтон, дело об убиении ею новорождённого её незаконного ребёнка...
По старинке главные роли при царице всё ещё играли прислужницы самого простого звания. Екатерина более всех жаловала Ягану Петрову и песенниц-гудошниц Анисью да Акулину [7] . Но постепенно в дворцовой жизни занимали всё более места особы знатного происхождения. Марья Даниловна была в родстве с самим Андреем Артамоновичем Матвеевым, а ведь в доме Артамона Сергеевича воспитана была Наталья Кирилловна Нарышкина. Родством считались Андрей Артамонович и Марья Даниловна через мать Андрея Артамоновича, родом шотландку. Маленьким царевнам Марья Даниловна была знакома, они видывали её в материных покоях. Белолицая тонкобровая красавица невольно останавливала взгляд на себе. Девочкам она казалась ожившей сказочной героиней — то ли из французской книжки, то ли из русской мамушкиной-нянюшкиной сказки... Обе исподтишка любовались ею и не понимали, что это за чувство любования, такое сладкое и странное. В то время они стали чаще всего играть с одной нюрнбергской куклой, изображавшей, должно быть, некую античную мифологическую героиню — в красном просторном платье и с венчиком на темноволосой головке. Не сговариваясь, Аннушка и Лизета ставили эту куклу на столец, двигали взад и вперёд. Они не давали этой кукле никакого имени, хотя других кукол назвали именами из мифологии — Диана, Минерва, Юнона [8] . Впрочем, в изложении мадам д’Онуа мифология выглядела весьма пристойно... А эту куколку никак не звали. И обе они любили её и, не сговариваясь, знали, кого она для них обозначает. Переглядывались серьёзно, и вдруг Аннушка с этой детской серьёзностью схватывала куклу и прижимала к груди. Склоняла с тихой, почти затаённой ласкою черноволосую головку над тёмным кукольным паричком... Кем ощущает себя маленькая девочка с красивой куклой на руках? Будущей красавицей? Матерью красивого ребёнка?..
7
...Ягану Петрову и песенниц-гудошниц Анисью да Акулину. — Об этих женщинах из штата Екатерины упоминает И. Е. Забелин в книге «Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях».
8
Диана, Минерва, Юнона — древнеримские божества. Античная мифология являлась обязательным предметом изучения в системе девического образования, из Франции это перешло в Россию.
И вдруг исчезла дивная красавица и понеслись страшные толки. Толковали об обыске в её комнатах, о найденных государыниных алмазах и о том, как Марья повинилась, призналась, что алмазы эти украла...
После — ещё страшнее. Красавица Марьюшка — в тюрьме. Она убила своего ребёнка, задушила, задавила своими руками и бросила в саду у фонтана...
Это всё прошептала жарким шёпотом Лизета.
И тогда Аннушка спросила невольно, даже и не подумавши:
— А разве у неё ребёнок был?
И встретила взгляд этой Лизеты, исполненный такого презрения... такого презрения, что Аннушка молча и быстро ткнулась закрасневшимся от стыда личиком в кресельную обивку...
А после Аннушка перемогла себя и стала слушать внимательно все толки и слухи, подслушивать... И что она узнала!..
Государев денщик Иван Орлов был Марьиным любовником, и она от него тайно родила ребёнка и этого ребёнка убила. Потому что это стыдно — родить вот так ребёнка... И за это убийство Марью казнят, отрубят голову!..
И после, когда Аннушка уже знала, что и она сама, и Лизета — незаконные и «привенчаны» при браке родителей, разные странные вопросы вдруг возбуждались в её головке... Постыдно ли их рождение? Могли казнить их мать?.. Но к Лизете она с этими вопросами не обращалась. Да и никому бы не задала эти вопросы, и сама дивилась: откуда они вдруг, эти вопросы...
Умер четырёхлетний царевич Пётр Петрович, братец Шишенька. Ещё сузился круг возможных наследников великого государя. Но думалось ли, что царевны...
А вскоре после того стремительно завершилось её детство. И мысли о короне, о престоле всё яснее стали теснить прежние детские мысли об играх, книгах, сказках и забавах...
Потому что приехал он, худенький, сероглазый... Голштинский герцог...
Северная война, из которой Россия могла выйти (и вышла!) победительницей, обретя в конце концов Балтику, эта Северная война отняла у него часть его владений — Шлезвиг. Дальние родственники знали о его желании ехать — туда — в Россию. Он всегда был честный мальчик, ему нечего было скрывать. Голоса разделились. Одни дядья и тётки поощряли, указывали на это шаткое уже положение Карла XII на шведском троне. И ведь он, Карл-Фридрих, он тому Карлу XII — родной племянник. И что стоит русскому великану Питеру посадить — в конце-то концов! — на шведский трон вместо беспокойного Карла XII... посадить... например, своего зятя... возможного зятя... имеющего все права Карла-Фридриха, который так ещё молод и, конечно, будет помнить добро... а если...
Но никакого такого «добра» и никаких «если»! Он был всегда честный мальчик. Он прямо и честно говорил, что ему не нужен шведский престол. Нет, ему нужно только то, что принадлежит ему по самому наизаконному праву — Шлезвиг, отнятый Данией!..
Впрочем, раздавались в родстве и другие голоса. От поездки в Россию отговаривали юного герцога. И были основания. Ведь по странному капризу судьбы уже двух принцев Гольштайнского дома, связавших свою судьбу с Россией, постигла несчастная участь.
Первым из них считался Магнус, король Ливонии, женившийся с нелёгкой руки Иоанна Грозного на Марье Владимировне Старицкой. Эта Марья Владимировна приходилась родною внучкой Андрею Ивановичу, дяде Иоанна. С самим этим Андреем Ивановичем покончила ещё матушка будущего грозного царя, Елена Глинская. С двоюродным братом своим Владимиром Андреевичем и его матерью Ефросиньей Иоанн расправился в своё время. А племянницу-сироту (уже!) выдал за Магнуса. И всё это кончилось очень дурно. Магнус вскоре умер, и возможно, что и не своей смертью. Вдову его Марью с маленькой его дочерью Евдокией выманил в Москву Горсей, англичанин на русской службе. И в Москве Евдокия скоро умерла, а Марья была пострижена насильно под именем инокини Марфы и жизнь свою окончила в нищете и всевозможных превратностях.
Вторым подобным несчастным принцем был юный Иоганн, за которого Борис Годунов желал выдать замуж единственную дочь Ксению. Отчего скончался этот юноша? То ли от лихорадки., то ли... от яда?..
По воцарении Романовых династические браки и вовсе сделались чем-то химерическим. А пребывать иноземным женихом русской царевны оказалось даже и опасно для жизни. Во всяком случае, Вольдемару, принцу датскому, которого царь Михаил Фёдорович ладил за свою дочь Ирину, пришлось немалое время мириться с недобровольным заточением в Москве. Принца нудили принять православие, он оказался упрям и отказывался, то ли решительно не желал менять веру, то ли особой выгоды для себя не находил. Принц отказывался, царь настаивал и не отпускал его из Москвы. И трагифарс этот брачный закончился вместе со смертью царя Михаила Фёдоровича. Вот лишь тогда новый царь Алексей Михайлович потихоньку отпустил незадачливого принца. Ирина Михайловна, царевна, говорили, красавица, так и осталась незамужней...