Громила
Шрифт:
У Катрины не жизнь, а сплошная драма. Может, моя сестрица вообразила, что если она будет встречаться с Громилой, то ей тоже перепадёт чуточку драмы; вот только я разбираюсь в парнях лучше, чем она, и, зная этого типа, могу смело утверждать, что ей придётся столкнуться с другим жанром — хоррором.
3) Устрашение
Вход в «Уэкворлд Мини-гольф Эмпориум» украшен огромной вывеской с кричащими красными буквами на чрезвычайно серьёзном чёрном фоне. На вывеске перечисляется всё, чем в «Эмпориуме» не разрешенозаниматься. Каждые несколько месяцев, по мере того, как посетители заведения изобретают очередной интересный способ нанесения ущерба жизни, здоровью и собственности, к списку добавляется новый пункт. Всякий раз, приходя сюда, я внимательно прочитываю весь список в поисках этих новых пунктов. Вот некоторые из моих излюбленных формулировок:
Не наполняйте фонтан алкоголем, бензином и другими легковоспламеняющимися жидкостями!
Пришпиливать детей к крыльям ветряной мельницы с помощью степлера или любого другого подобного приспособления строго запрещается!
Использовать жаб, черепах и прочих мелких животных в качестве мячей для гольфа запрещается!
Большая просьба не пририсовывать русалкам половые органы!
Последний пункт появился пару лет назад, и я горжусь тем, что несу за него личную ответственность.
Пройдя сквозь ворота, я тут же принимаюсь высматривать среди бетонных холмиков и искусственных газонов Бронте и Громилу. Они у лунки номер три, но к тому времени как Катрина выторговывает себе у служителя подходящую клюшку и красный мячик, они уже перешли к четвёртой.
— Зачем тебе обязательно красный? — спрашиваю я.
— Его легче увидеть. К тому же красный — это последний писк.
— Я думал, розовый — последний писк.
— Нет, розовый — это последний крик.
Указываю на свою футболку:
— А как насчёт зелёного?
— Для зелёного настали плохие времена.
Она бьёт по мячу, тот ударяется о крыло ветряной мельницы, отскакивает и возвращается к нам.
— Ненавижу ветряные мельницы, — говорит Катрина.
— Ты прямо как Дон-Кихот.
— Кто?
— Неважно.
Литературные родители — это просто наказание какое-то. Благодарение Господу, что я хороший спортсмен, не то быть бы мне битым в школьных коридорах. Ведь затравили бы ещё в раннем детстве! Жизнь — штука жестокая.
Мы проходим первую лунку. Семья перед нами движется довольно медленно и пропускает нас вне очереди через вторую. Я беру её с одного маху, и наша скорость возрастает. Теперь Бронте с Громилой всего в двух лунках впереди.
— Эй, глянь, — говорит Катрина, — это там не твоя сестра?
— О, действительно! Надо же.
— А с кем это она?
Я лишь пожимаю плечами и продолжаю играть. Мы оба быстренько проходим третью лунку и сокращаем разрыв до одной.
Бронте заметила меня. Я строю ей улыбку и делаю ручкой. Она посылает мне такой ледяной взгляд, что он мог бы положить конец глобальному потеплению.
— Привет, Бронте! — говорит Катрина, когда мы наконец нагоняем их.
— Какой сюрприз! — добавляю я.
— Ага, — цедит Бронте. — Уж сюрприз так сюрприз.
Я вперяю взгляд в Громилу. Вообще-то, я оказываюсь от него на таком близком расстоянии впервые в жизни. Ну и амбал. Не просто большой, а массивный, словно шкаф. В шестнадцать лет у него уже щетина на подбородке и баки. Тёмная грива взлохмачена. То есть видно, что он пытался её расчесать, но явно бросил это бесполезное занятие на полпути. Вот бомж и всё, клейма ставить негде. Ненавижу этого типа. Ненавижу даже саму мысль о существовании подобных типов. Громила — это целый эшелон неприятностей, с дикой скоростью несущийся прямо на мою сестру.
— Ребята, а нам нельзя к вам присоединиться? — спрашивает Катрина. — Будем играть все вчетвером, а?
Громила пожимает плечами — ему без разницы. Бронте в безнадёжном жесте вскидывает ладони вверх, поняв, что от меня не избавиться.
— Конечно, — кисло отвечает она. — Почему бы и нет.
— Ты не представила меня своему другу, — говорю я, сияя, словно ромашковая полянка под солнышком.
Вид у Бронте такой, будто её вот-вот вывернет.
— Брюстер, это мой брат, Теннисон. Теннисон, это Брюстер.
— Привет, — гудит Громила и трясёт мне руку. Глаза у него отвратительно зелёные, а пальцы сальные, как будто он только что сожрал целый пакетище чипсов. Я вытираю руку о брюки. Он замечает это. Вот и отлично.
Катрина, сузив глаза, внимательно рассматривает Громилу.
— Кажется, у нас с тобой есть общие уроки?
Конечно, она знает Громилу, просто не сразу узнала вне привычной обстановки.
— Да, английский, — отвечает он глухим, безжизненным голосом. Должно быть, он из породы молчунов — наверно, потому, что у таких, как он, в мозгах больше одного слова не помещается. Он собирается ударить по мячу. Вот комедия. Клюшка слишком мала для него, как и его футболка — та либо села на несколько размеров, либо он из неё вырос. Общее впечатление — Винни-Пух-переросток, вместе с объёмистым брюшком утративший и всё своё обаяние. Он бьёт слишком сильно, мяч отлетает и исчезает в глубине декоративного куста, подстриженного в форме моржа.
— Слишком резко, — говорю я. — Это будет тебе стоить нескольких очков.
— Это только игра, — гудит он и топает за своим мячом. Катрина посылает свой в дальний угол и тоже уходит, так что я остаюсь один на один с Бронте, которая, убедившись, что Катрина нас не слышит, немедленно набрасывается на меня.
— Ну, ты за это поплатишься! — шипит она. — Я ещё не знаю как, но что-нибудь придумаю, и тогда тебе жить не захочется!
Я бросаю взгляд на моржа.
— Что-то мне сдаётся, твой друг сам не справится. Пойду-ка помогу ему найти мяч.
И с этими словами, пританцовывая, иду к Громиле, а Бронте остаётся на месте и исходит паром.
Громила возится с обратной стороны куста — прорывается сквозь колючие ветки и тычет в заросли клюшкой, пытаясь извлечь оттуда мяч. Я тоже зарываюсь в глубину, нахожу мяч, подаю ему; придурок поднимает руку, но тут я хватаю его за грудки, рывком подтягиваю к себе и тихо рычу прямо в морду:
— Что бы ты там ни навоображал себе насчёт моей сестры, этому не бывать, comprende [4] ? Она не подозревает, что ты собой представляешь, зато я хорошо-о знаю таких отморозков, как ты.
4
Понимаешь (исп.)