Громила
Шрифт:
Теперь она направляет всё своё внимание на меня, пронзает рентгеновским взглядом, словно пытается вызнать, что за коварные замыслы я вынашиваю. А никакого коварства — мне лишь любопытно, что ей известно. Или хотя бы о чём она подозревает.
— А с чего это ты об этом спрашиваешь? — интересуется она.
Однако поскольку я ничего толком не знаю — ну видел там что-то, мало ли — то предпочитаю не распространяться.
— Неважно, — говорю, — считай, что я ничего не говорил. — И принимаюсь безуспешно отскребать своей виложкой остатки картофельного
— Ты такой ограниченный! — раздражённо бросает она.
Но я спокоен, как железобетон.
— Что ты имеешь в виду — глупый или тупой? Не будешь ли ты так добра поточнее формулировать свои оскорбления?
— Дубина!
— Да зачем мне дубина, — отвечаю, — я и лакроссной клюшкой неплохо управляюсь.
Наверно, в моих же собственных интересах было бы оставить Бронте в покое и не пытаться ни до чего докопаться. В интересах, но не в силах. Поэтому после ужина я направляюсь в комнату сестры.
Дверь распахнута настежь, но я смиренно стучу. Вообще-то я не робкого десятка, но только не сегодня.
Бронте, должно быть, тоже обратила на это внимание — она поднимает голову от уроков, и стандартное выражение досады при виде меня на её лице сменяется любопытством, а может, даже и некоторой озабоченностью, потому что она спрашивает:
— Что — что-нибудь не так?
Пожимаю плечами.
— Да нет. Просто хотел поговорить с тобой о Брюстере.
— Пошёл вон!
— Думаю всё же, тебе стоит меня выслушать.
Она скрещивает на груди руки с выражением типа: «говори-говори, а мы послушаем».
— Ты знаешь, где он живёт, так? — спрашиваю я.
— В доме он живёт, вот где, — отвечает она, — точно так же, как мы с тобой.
— Ты когда-нибудь встречалась с его семьёй? Я имею в виду, с его дядей, ведь он с дядей живёт?
— К чему ты клонишь?
— Он когда-нибудь рассказывает о своём дяде?
— Нет, — говорит Бронте.
— Может быть, тебе стоило бы его расспросить.
С этими словами я поворачиваюсь, но прежде чем уйти бросаю взгляд на сестру: она застыла над тетрадью с карандашом в руке. Не пишет. Отлично. Значит, мои слова заставили её призадуматься. Не знаю, что она предпримет, но так она этого дела не оставит. Впрочем, я и сам не знаю, что бы сделал на её месте.
9) Разложение
Наш район претендует на звание самого быстрорастущего жилого комплекса во всём штате. Вот только что перед вашими глазами простирался пустырь; теперь моргните — и на пустыре уже выросли дома; моргните снова — и рядом с домами уже торчит торговый центр. Так и представляю себе бедняг-фермеров, которые смотрят в замешательстве на скопление розовых стен и красных черепичных крыш, и не могут понять, когда это их кукурузные поля успели превратиться в благоустроенные пригороды.
На самом деле эти фермеры продали свои земельные наделы за невероятную цену и сорвали очень даже недурной куш, так что жалости они у меня не вызывают.
Громила как раз в таком месте и живёт. Когда-то это была небольшая ферма, но хозяйство уже давно заглохло, овощные грядки заросли сорняками и кустарником. Ну просто разлагающаяся язва на теле нашего посёлка, щеголяющего своими опрятными лужайками.
У них на ферме есть бык. Самый настоящий, только слишком старый и слабый, чтобы вести себя как подобает быку. Похоже, он никому не нужен, даже самому себе. Бывает, по дороге в школу детишки дразнят беднягу, он фыркает, ярится, делает вид, что сейчас кинется бодать ограду, но быстро остывает, поняв, что это усилие ему не по плечу. Мне кажется, Громила чем-то смахивает на этого быка.
В тот день, когда я провожаю Громилу домой, быка настигает смерть.
10) Вмешательство
Шпик из меня никудышный, ну, да и Громила особой наблюдательностью не отличается, так что мне удаётся проследовать за ним к его дому. Не знаю, какие открытия я рассчитываю там совершить, но что поделаешь — любопытство родилось раньше меня. К тому же я уверяю себя, что мной движет не просто любопытство, а то, что юристы называют «тщательным исследованием обстоятельств дела»; мол, я совершаю это даже не ради себя, а ради Бронте. Хотя, конечно, узнай она, что я увязался хвостом за её парнем, — пришлось бы мне искать себе донора на новые печень с почками.
Вообще-то я знаю, где живёт Громила, но мне хочется подсмотреть, чем он занимается по дороге. Может, встречается с другими подозрительными личностями, типа торговцев наркотиками? Я клятвенно пообещал себе, что не буду делать никаких поспешных выводов, но решил смотреть в оба и держать ушки на макушке.
Но нет, сегодня он ни с кем не встречается. Настоящий волк-одиночка. Идёт, глубоко погружённый в свои мысли — о чём бы они ни были. За всё время он оглянулся только один раз, но между нами шли другие ребята, так что он меня не увидел. Я прихватил с собой клюшку для лакросса, но стараюсь, чтобы она не бросалась в глаза — если он её заметит, то может заинтересоваться, в чьей руке обретается данный снаряд.
Их ферма размером в акр окружена проволочной изгородью и выходит в небольшой переулок. Этот переулок, словно старинный крепостной ров, отгораживает модерновый пригород от покрытого сорняками пустыря — бывшего огорода. Напротив фермы, на другой стороне, расположен одноэтажный торговый центр — супермаркет, кафе-мороженое, Холлмарк, заведение с красноречивым названием «Счастливые ноготки» — туда, как я понимаю, дамы ходят, чтобы осчастливить свои ноготки. Вплотную к ограде фермы притулился ряд больших мусорных контейнеров, которые стоят там, как тёмно-зелёная баррикада, призванная охранять мир нормальных людей от мира Громилы.