Громыко. Война, мир и дипломатия
Шрифт:
— С такой крупной страной, как Соединенные Штаты Америки, — говорил он, — Советский Союз мог бы поддерживать неплохие отношения, прежде всего с учетом возрастания фашистской угрозы.
Тут Сталин дал некоторые советы по конкретным вопросам. Я их воспринял с большим удовлетворением.
Молотов при этом подавал реплики, поддерживая мысли Сталина.
— Вас мы хотим направить в США не на месяц и, возможно, не на год, — добавил Сталин и внимательно посмотрел на меня.
Сразу же он поинтересовался:
— А в каких вы отношениях с английским языком? Я ответил:
— Веду с ним борьбу и, кажется, постепенно одолеваю, хотя процесс изучения сложный, особенно когда отсутствует не обходимая разговорная практика.
И тут Сталин дал совет, который меня несколько озадачил, одновременно развеселил и, что главное, помог быть мне менее скованным в разговоре. Он сказал:
— А почему бы вам временами не захаживать в американские церкви, соборы и не слушать проповеди церковных пастырей? Они ведь говорят четко на чистом английском языке. И дикция у них хорошая. Ведь недаром многие русские революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому методу для совершенствования знаний иностранного языка» {59} .
Наш герой не написал, что ему предстояло большое испытание, от которого зависело многое не только в его личной судьбе.
Напутствуя его, Сталин сказал: «Надо укрепить связи со Штатами. В будущем они войдут в войну. Должны будете их подталкивать» (Р. А. Сергеев в интервью автору).
Посол в Штатах Уманский, бывший к тому же резидентом советской разведки, уже не подходил для своей роли. Он привык действовать в «революционном духе», высокомерно и грубо, как «матрос из Кронштадта», хотя времена изменились. К примеру, он так «вправлял мозги» заместителю госсекретаря Веллису: «Соединенные Штаты должны приветствовать советские действия, благодаря которым предупреждено укрепление фашизма в трех прибалтийских республиках, а многострадальные народы этих стран смогли встать под защиту советского государства».
Государственный секретарь К. Хэлл называл Уманского «ходячим оскорблением». Рузвельт избегал контактировать с советским полпредом.
Теперь требовались более дипломатичные аргументы. После вступления в войну Англии и Франции Соединенные Штаты, которые высились за ними за океаном, превращались в возможного главного бенефициара войны, как это уже было во время Первой мировой войны. Вспомним высказывание посла Пейджа в начале той войны.
Сталин, который тоже предполагал отсиживаться в стороне максимально долго, должен был подпереть Уманского крепким человеком. И лучше было бы не ошибиться в таком человеке!
И вот Громыко появился в здании советского посольства на 16-й улице в Вашингтоне — полная противоположность Уманскому, выходцу из состоятельной еврейской семьи, знавшему три языка, с 1918 года работавшему в НКИД, «человеку Литвинова». То, как Громыко приняли, не стало достоянием истории. Можно только догадываться, что приняли не очень радушно. Во всяком случае, у него на всю жизнь сохранилось прохладное отношение к «литвиновским». Хотя и тех можно понять: представьте, что вы опытный профессионал, и вам то ли для подстраховки, то ли на замену присылается вчерашний провинциал, разговаривающий с белорусским акцентом, ученый-аграрий с поддержкой Молотова, к тому же со специфическим сардоническим юмором. В общем, большой подарок от великого вождя!
У нашего героя к тому времени были жена Лидия Дмитриевна и двое детей, семилетний Анатолий и двухлетняя Эмилия. И больше из близких — никого. На долгие годы.
В предвоенной картине мира свое место занимает «малая война» с Финляндией, начавшаяся в конце ноября 1939 года. Она продолжалась три месяца и закончилась в середине марта 1940 года, в результате чего СССР получил Карельский перешеек и побережье Ладожского озера.
Реакция Вашингтона, Лондона и Парижа на военную акцию СССР была отрицательной, но все же различной. Французы были наиболее активны, планировали десантную операцию в районе Петсамо, посылку военной эскадры в Черное море и бомбардировку Батуми и Баку. Они вместе с англичанами решили поставить в Хельсинки 50 истребителей. Французский генштаб прогнозировал, что операция на Черном море «может решающим образом ослабить военную и экономическую мощь Советского Союза и даже привести к крушению всей советской системы». Похоже, что в Париже и Лондоне забыли, что у них идет война не с Москвой, а с Германией. Они же инициировали 14 декабря 1939 года исключение СССР из Лиги Наций.
Действие США были более спокойными. Когда по поручению Рузвельта посол Штейнгардт выразил протест, президент получил публичную отповедь от Молотова: «Прежде чем вмешиваться в отношения Советского Союза с Финляндией, которая давно получила свободу и независимость от России, Рузвельту следует обуздать американский империализм на Филиппинах и Кубе». Рузвельт, однако, сдержался. Было введено «моральное эмбарго» на советские сделки с американскими компаниями в сфере аэронавтики. Им было запрещено торговать с СССР. Кроме того, было сокращено число советских инженеров, которым разрешалось посещать американские заводы, был ограничен американский импорт в СССР, прекращены поставки нефтеперерабатывающего оборудования, ряда важнейших типов станков, алюминия и молибдена. Надо полагать, для советского посольства наступили не самые спокойные дни, но общая обстановка настолько быстро менялась, что финскую проблему быстро затмил успех вермахта. Громыко же приобрел новый опыт, так как посла Уманского официальный Вашингтон терпеть не мог. Впоследствии Андрей Андреевич очень обтекаемо описал эту проблему «Убежден, что Уманский являлся опытным дипломатом и обладал незаурядными способностями. Однако, видимо, у него явно не хватило опыта в области ведения конкретных переговоров с представителями другого государства» {60} .
Снова нефть
Тем временем на Западном фронте англичане и французы повели «правильную войну» в духе стратегий Первой мировой войны. Англичане, высадив во Франции 150-тысячный экспедиционный корпус, вместе с французами усиленно укрепляли «линию Мажино» и сооружали новые укрепления. При этом английский флот вел активные боевые действия, обеспечивая блокаду германского побережья. Главное стратегическое сырье Германии, железная руда и нефть, находилось под постоянным прицелом англичан. Казалось, повторяется история двадцатишестилетней давности: на всех морях, от Баренцева до Средиземного, Германию ограничивала английская блокада.
В апреле 1940 года немцы быстро захватили Данию и Норвегию и получили стратегическое преимущество в борьбе за Атлантику. Это привело к отставке правительства в Лондоне, которое должно было ответить за Мюнхен. Премьер-министром стал Черчилль, который считал союз с Москвой неизменным условием победы над Германией.
10 мая 1940 года немецкие танковые дивизии вырвались к проливу Ламанш. 14 июня немцы были в Париже. 22 июня было подписано перемирие — в Компьенском лесу, в том же вагоне, в котором в 1918 году французский маршал Фонт принял капитуляцию Германии, по условиям которой она потеряла седьмую часть территории и 10 процентов населения. Отмщение свершилось.
Крушение французской армии, считавшейся сильнейшей в Европе, вывело Германию к Средиземному морю, и теперь весь континент был в ее тисках.
Гитлер должен был всерьез задуматься о завершении стратегии и захвате Северной Африки и Ближнего Востока, где находилось «нефтяное сердце» англичан. Однако он предпочел, так и не дождавшись от Черчилля согласия на мир, начать операцию «Морской лев», чтобы добить Британию. Военный историк называет невзятие Северной Африки «самой гибельной стратегической ошибкой из всех совершенных им во время войны» {61} . В Берлине, казалось, на время забыли, что для англичан потеря нефтяных месторождений была бы смертельной.