Гроссмейстерский балл
Шрифт:
Возле верстаков сложены ящики. Из-под откинутых крышек видны готовые приборы. Приборы стоят и на верстаках. Их надо уложить в пустые ящики. Девушки-контролеры проверяют комплектацию, закрывают ящики, навешивают пломбы. Девушки в синих и белых халатах. Приборы серые, светло-желтые (под «слоновку»), коричневые и опять серые с пятнами (молотковое покрытие). Девушек трое: две высокие, одна пониже. Две блондинки, одна брюнетка. Высокие пломбируют ящики — те, что сверху, брюнетка — снизу. Рядом стоит мастер… Старый
Через неделю заседание балансовой комиссии. У директора в кабинете. Воробьев будет торчать в приемной, листать подшивки старых приказов, рассматривать табель-календарь, интересоваться по телефону: «Кого надо?» — и с тоской смотреть на пухлую дверь-диван.
Комиссия постановляет: премировать за выполнение, депремировать за неритмичность (процентов на десять). Сальдо в пользу… Воробьев доволен! Правда, «депремировать за неритмичность». Придираются. «Неритмичность»? Это же стиль работы! Попробуй иначе! Впрочем, им тоже неохота быть в дураках, тем, кто в заводоуправлении. Кому депремирование, кому экономия. Сло-о-ож-ная механика!
…Две блондинки, одна брюнетка. Высокие пломбируют ящики — те, что сверху, брюнетка — снизу. Рядом стоит мастер.
Воробьев увидел Филиппа.
— Слушай, Филипп Матвеевич. Под корень рубишь. Ведь не выполним по номенклатуре. Не тяни, Филипп Матвеевич.
— Один вопрос, Воробьев, — произнес Стас. — Откуда ты узнал его имя-отчество?
— Не твое дело! В кадрах, вот откуда.
— Вопросов не имею, — проговорил Стас и ушел к настройщикам.
— Что ж делать-то? — заохал Воробьев. — Мы надеялись, все будет чисто… Леонтий Адамыч! Поди сюда!
Воробьев прихватил одной рукой пиджачную пуговицу Филиппа, а другой махал высокому мужчине в халате. Мужчина двигался по цеху в сопровождении Рябчикова.
— А вы думали, что я за «спасибо» буду работать? — нахально, но негромко вопрошал Рябчиков.
— Совесть имей. И так уже на полтораста рублей закрыл. А еще летные получишь.
Голос мужчины в халате звучал виновато и жалобно.
— А это никого не касается. Работал — плати! — не отступал Рябчиков, дергая мужчину за карман халата. — Хватит! В прошлом месяце на двадцать рублей наколол?!
— Да ты не дергай! Спец незаменимый! — прикрикнул мужчина. — Думаешь, с тобой валандаться будем?! Я, начальник цеха, получаю сто шестьдесят, инженер в цехе получает сто десять, а тебе двести подавай?! Разбаловало вас государство.
— Ты нежней, нежней разговаривай.
— Я тебе поговорю нежней. Боишься, что бригада услышит, сколько
Рябчиков не уходил.
— Вот! — ворвался в паузу Воробьев. — Этот самый!
Филипп освободил пуговицу от пальцев Воробьева.
— А-а-а… Я Шанцов, слыхал? Будем знакомы.
Филипп пожал протянутую руку.
— Что ж ты нам палки в колеса, а?! Нехорошо. Работать-то вместе будем. Под общей крышей. Да ты не бойся.
— Я и не боюсь.
— Вот молодец. Ты должен принять работу цеха. Если не по чертежам, бракуй к чертовой бабушке. Но если по чертежам, должны ее оплатить или нет?
— Должны.
— Ну и верно. Ай, молодец, ай, голова! Должны. Я мог бы подать докладную, пожаловаться. Но я не хочу. Нет, мы с тобой сработаемся. Ты парень толковый.
«Какая челюсть. Дать бы ему крюк правой и накрыть халатом», — подумал Филипп. Шанцов его раздражал.
— Я не срабатываться пришел, а работать!
— Так много не наработаешь. За двадцать лет я всяких перевидал. Такие тоже попадались. Возненавидят — сломают! Иди, иди… Обойдемся! А ты чего уговариваешь?! — повернулся Шанцов к Воробьеву. — Уговаривать всякого?! Требовать надо!
Воробьев от неожиданности вздрогнул, хлопнул кулаком по крышке какого-то прибора и проговорил, бойко глядя на Филиппа:
— Требовать надо, и все.
— Что вы толкуете? Начальства нет?! — встрепенулся Рябчиков. Он работал под Шанцова.
Филипп повернулся и отошел.
День был пасмурный. Цех освещался сиреневыми трубками. Кому взбрела в голову мысль назвать этот свет дневным?! Нелепость! Свет ложился пятнами на стенки и верстаки. Станки казались игрушечными, покрытыми сиреневым лаком.
Прескверное настроение. Все началось с утра. С утра шел дождь. Когда до завода осталось два квартала, Нина оглянулась, выскользнула из-под накидки и заторопилась вперед, одна. Конспирация. Филипп ее догнал. «Перестань! С этим надо считаться. Особенно тебе». — «Почему мне?! Тебя замочит дождь». — «Лучше дождь, чем сплетни». — «Мне все равно. Я люблю тебя!» Он это произнес довольно громко. Люди в блестящих дождевиках напоминали лошадей, покрытых попонами. Никто не оглянулся. Никого это не интересовало. Их любили другие.
Филипп снял накидку и набросил на Нину. «Возможно, она не хочет, чтобы кто-то нас видел. Кто-то один», — мелькнуло в голове. Лакированная пирамидка отдалялась от него. Так испортилось настроение.
— Филипп! Можно тебя на минутку?
Звал Коля. Тот самый механик, что работал с ПОА. Он вытащил шасси одного из трех приборов и что-то завинчивал.
— Знаешь, если ОТК примет приборы с такой биологической защитой, я напишу в министерство.
Филипп присел на край верстака.