Гроза на Шпрее
Шрифт:
— Подождите, деточка! Кажется, я нашел способ…
Одна Мария заметила, как спокойно и уверенно маленькая фигурка шагнула к эстраде. На полпути человечек оглянулся, и только тогда Мария вспомнила, что где-то видела его, кажется, он дирижировал в каком-то концерте.
— Они убьют его! — в ужасе воскликнула она, окаменев у стены.
Но старик уже поднялся на эстраду. До смешного маленький и беззащитный, он не спеша направился к брошенным у пюпитров инструментам, взял в руки обычный горн и, чуть закинув голову назад, поднес его к губам. Звонкий, чистый и призывный звук прокатился, словно поток хрустальной воды. Он перекрывал шум, заглушал брань, тоскливо рвался на простор к ясному небу, укорял, требовал, звучал такой самозабвенной радостью, что люди вдруг опомнились. Ни у кого не поднялась рука, чтобы швырнуть в старика бутылку. И он уже не казался маленьким, его фигура уже не казалась смешной. Он как бы рос на глазах, плечи его ширились.
Воспользовавшись минутой всеобщего замешательства, Мария бросилась в вестибюль. Никто и пальцем не тронул ее, никто ее даже не заметил. Взгляды всех были обращены к эстраде.
Перепуганный гардеробщик подал Марии пальто. Руки его дрожали, одно веко подергивалось от нервного тика.
— Майн гот… майн гот… майн гот… — повторял он монотонно, скорее всего, не замечая, что произносит какие-то слова.
«Такси мигом домчит меня до Эразумлимерштрассе. Там граница между секторами такая извилистая, что в нескольких местах пересекает улицу. Конечно, я могу перейти ее совершенно свободно. Но чем меньше меня будут видеть в Восточном секторе, тем лучше. Который сейчас час? Мамочка милая, около десяти! Надежда только на то, что Фред постарается оттянуть отъезд… Такси… Только бы достать машину!»
Едва сдерживая себя, чтобы не побежать, Мария направилась к входной двери. И вдруг она широко распахнулась перед ней не для того, чтобы пропустить вперед — в раскрытую дверь хлынули военные.
— Простите фрау, но у меня приказ никого не выпускать из ресторана. Прошу вернуться в зал! — небрежно козырнув, офицер приказал солдатам перекрыть все выходы из ресторана.
— Герр офицер, неужели вы думаете, что я участвовала в драке? — как можно беззаботнее улыбнулась Мария и бросила на офицера кокетливый взгляд.
— Мне очень жаль, фрау, но мы должны опросить не только виновных, но и свидетелей. Приказ есть приказ, ничего не поделаешь.
— Умоляю вас, господин офицер, у меня больной ребенок…
— Надеюсь, не так уж болен, если его мать оказалась в ресторане.
— Я не застала нашего домашнего врача дома… Мне сказали, что он здесь… Вы видите, я в пальто… Я пришла только затем, чтобы упросить его еще раз посмотреть мальчика… Умоляю вас, герр офицер!..
— Фрау, не задерживайте меня! А в том числе и себя! Обещаю опросить вас в числе первых — это единственное, что я могу сделать. Прошу вас, фрау, пройдите, не заставляйте меня прибегать к силе!
Едва передвигая ноги, Мария вернулась в зал.
— Хотели тайком нас бросить? — в голосе Брукса звучали ревнивые, собственнические нотки.
— У меня лихорадка, я замерзла. Вы же не додумались принести мне пальто!.. Только подумать… Среди такого сборища молодых сильных мужчин нашелся один настоящий, и кто? Немощный старый музыкант! — Мария упала на стул и язвительно добавила: — Теперь, когда вам уже никто не угрожает, вы можете добиться того, чтобы нас побыстрее выпустили!
— Осторожнее, фрау, я не настолько джентльмен, чтобы прощать даже красивой женщине подобные упреки!
Мария сжала пальцами виски:
— Больной женщине, мистер Брукс!
— Простите! Но вы тоже несправедливы: я заботился лишь о вас, боялся оставить вас одну… Пойду попробую что-нибудь сделать…
Мэри уже успела привести себя в порядок и, поливая салфетку водой, прикладывала ее к глазу Ройса. Мария следила за ее движениями, только бы не глядеть в зал. Он жужжал, будто развороченный улей. До порядка было еще очень далеко, а до опроса свидетелей и подавно. Прибывшие солдаты напрасно старались очистить середину зала и выстроить военных вдоль одной стены, а всех немцев — у противоположной.
К соседнему столику подошел метрдотель, вежливо поклонился старому музыканту, тихо что-то сказал ему. Тот кивнул головой и поднялся.
— Ваш футляр, герр профессор, — напомнил метрдотель.
— Большое спасибо, Иоахим. Чуть не забыл. А в нем самое большое мое сокровище.
Мария рванулась с места:
— Герр профессор, разрешите, футляр с нотами понесу я! — Решение возникло мгновенно, Мария даже не успела отдать себе отчет, правильно ли она действует. Какой-то импульс толкнул ее вперед.
— Очень благодарен! — Без тени удивления старый музыкант передал ноты незнакомой женщине. Он давно наблюдал за ней, видел ее беспокойство, нетерпеливое желание вырваться из западни, в которую они все так неожиданно попали. Когда она вскочила и стала пробираться к двери, он испугался за нее — возможно, именно это и помогло ему преодолеть собственный страх, и он направился к эстраде.
— Если нас попробуют задержать, я скажу, что вы наш дирижер, а фрау… фрау ваша аккомпаниаторша, — предупредил метрдотель и пошел вперед, прокладывая дорогу двум своим спутникам.
В зале еще бурлила толпа, и к служебному входу можно было пройти незаметно. Но в коридоре за дверью стоял патруль.
— В зал, в зал, — крикнул солдат, преграждая дорогу.
— Вы на посту, а мы на службе. Работы из-за этой бессмысленной баталии у нас непочатый край. Разбиты даже музыкальные инструменты! Маэстро вместе со своей помощницей должен их осмотреть, — скороговоркой пояснил Иоахим, и с озабоченным видом пошел дальше. Солдат пожал плечами, но с дороги отступил.
Метрдотель привел старика и молодую женщину в кабинет директора и попросил подождать, пока он разведает обстановку:
— Служебный выход, очевидно, перекрыт, но они вряд ли знают о существовании еще одного — из подвала, где мы храним продукты, есть выход во двор. Я не задержусь…
— Дорогой герр профессор, вы сегодня совершили чудо. Как сказочный флейтист, очаровавший своей игрой полчища крыс, которых он вывел из захваченного ими города. Умоляю вас, совершите новое чудо: пусть быстрее расступятся перед нами эти стены! — Мария старалась шуткой скрыть свое беспокойство и лихорадку, трепавшую ее, но голос женщины дрожал, на глаза набежали слезы. — Если бы вы знали, как это важно для меня!