Гроза над Бомарзундом
Шрифт:
— Что-то не так?
— Понимаете. На меня в Финляндии и без того все сердиты. Судебные власти за закон о викариях, расточители за прекращение правила взаимных поручительств, литераторы — за закон о финских брошюрах, винокуры — за проект наказаний за корчемство. Если вы наложите руку на финские финансы и в особенности на деньги ссудных фондов, против меня ополчится Сенат и в особенности Гартман… Никто не поверит, что наместник смог обойтись в этом деле без моей помощи!
— Тем больше причин присоединиться к моей команде. Я своих не бросаю!
Забегая вперед, скажу, что
К слову, проталкивая это решение, впервые едва не повздорил со старшим братом. Цесаревич Александр оказался большим сторонником финских вольностей и, кажется, искренне удивился, что я не разделяю этих взглядов.
Началось все вполне невинно. Я только приехал к старшему брату в его загородную резиденцию — Фермерский дворец в Петергофе и без спешки вышагивал по его длинным коридорам, когда навстречу мне выбежал Никс — старший сын Сашки.
— Здравствуйте, дядя Костя! — одарил меня обаятельной улыбкой племянник.
— Привет, — усмехнулся я в ответ и взъерошил мальчишке волосы. — Как поживаешь, Коля?
— Все хорошо. Но у меня есть к вам очень важное дело.
Можно без всякого преувеличения сказать, что юный великий князь был надеждой дома Романовых. Умный, хорошо воспитанный мальчик, от природы наделенный чувством такта, которого так не хватало его младшему брату Саше. Внешне всегда послушный взрослым, но при этом внутри у него чувствовался стержень. Особенно его любил Константин, очевидно, чувствовавший в племяннике родственную душу. А я… на свое несчастье, хорошо знал, какая трагическая судьба ожидает юного принца!
Пройдет, если не ошибаюсь, одиннадцать лет, и у ставшего наследником престола Николая обнаружат туберкулезный менингит. При нынешнем развитии медицины это будет приговор! Юный Никс умрет, а его титул, трон и даже невеста достанутся будущему Александру III.
Возможно, вы скажете, что он был не худшим императором в нашей истории, и для подобного утверждения есть основания. Но для меня он прежде всего человек, поставивший во главе Морского ведомства своего брата Алексея. Практически предопределив тем самым Цусиму…
— Внимательно слушаю.
— Дядя, я желал бы немедленно поступить на флот!
— Чудесная мысль. Но что об этом скажут твои родители?
— Они согласны!
— В таком случае, не вижу препятствий. Назначаю тебя юнгой!
— Ура!
Пока мы так беседовали, следом за сыном появился его отец и, судя по всему, ход нашей беседы ему не слишком понравился.
— Ты собираешься похитить у меня еще и сына? — нахмурившись, спросил цесаревич.
— О чем ты, Саша? Мы просто играем. К тому же, будущему наследнику престола не миновать морской службы. Впрочем, тебе об этом и так хорошо известно.
—
— Нет, с ними как раз все серьезно… Послушай, если у тебя есть ко мне претензии, давай их обсудим не откладывая, здесь и сейчас.
— Ну, какие могут быть к тебе претензии? Ты же у нас герой! Победитель англичан…
— Так! Юнга, иди-ка погуляй, нам с твоим папенькой надобно кое-что обговорить тет-а-тет.
— Хорошо, дядя Костя, — отозвался тот и мгновенно исчез.
— Сашка, колись, в чем дело?! — спросил я, как только мы остались одни.
— В последнее время у тебя какой-то ужасный жаргон, — раздраженно укорил меня старший брат.
— Это от нервов. Мне их теперь треплют все кому не лень. И потому очень хочется сохранить нормальные отношения хотя бы внутри нашей семьи. Так что выкладывай!
— Может, не надо…
— Надо!
— Будь по-твоему! Просто мне кажется, что с тех пор, как отец сделал тебя наместником в Финляндии, мы с тобой как-то отдалились. Нет, я не собираюсь вмешиваться в твои дела, но ведь ты делаешь все не так… совсем не так, как мы с тобой обсуждали прежде!
— Вот значит, как…
— Раньше ты был сторонником свободной торговли, а теперь запрещаешь всякие коммерческие сношения с заграницей. А твое нынешнее отношение к самоуправлению? Нет, ты решительно переменился, и я никак не могу понять, когда это случилось!
— Кажется, начинаю понимать…. Гартман с Армфельтом нажаловались? Погоди, ты высказался, и это очень хорошо. Полагаю, между нами вообще не должно быть недомолвок. Но позволь и мне озвучить свою точку зрения. Кажется, я прошу не так уж много?
— Изволь.
— Итак. Давай начнем с торговли. Могу тебя заверить, что мое мнение на сей вопрос ничуть не изменилось. Я, как и прежде, поддерживаю свободу нашей торговли. Чувствуешь разницу?
— Но финны ведь тоже наши…
— Разве? И много ли налогов они платят в нашу казну?
— Но ты же прекрасно знаешь, что они не должны ничего платить…
— А с какой это радости? Почему все тяготы по содержанию российского государства должны нести на себе только русские?! Нет, правда, у всех есть льготы. У Финляндии, Остзейского края, Польши, про Закавказье и говорить неудобно и только у наших мужиков бесконечные подати, барщина и оброк!
— Не хочешь ли ты их отменить?
— Нет. Так далеко мои желания не идут, но я не вижу ни одной причины, почему завоеватели, а мы, если помнишь, все эти земли обильно полили нашей кровью, должны жить хуже завоеванных?
— Эти льготы были пожалованы им в прежние царствования.
— И совершенно напрасно! Во-первых, все привилегии должны быть заслужены. Иначе их никто не будет ценить. А во-вторых… вот представь финна, по какой-то своей надобности приехавшего в русскую глубинку и увидевшего покосившиеся избушки. Голодных и грязных крестьян. Фу — скажет он. Как дики и некультурны эти люди, по сравнению с моими соотечественниками! Ведь мы живем гораздо лучше их. И жили бы еще лучше, если бы не русское владычество!