Гроза над Миром
Шрифт:
Последним днем режима Ваги принято считать 5 сентября 1327 года. Но я, глубоко изучивший период потрясений в жизни Острова, настаиваю, что тремя днями раньше Бренда и Вагариус Картиги сами опрокинули лодку, в которой сидели.
Ян Тон-Картиг, "Лекции по новейшей истории"
Пини пошарила в ящике туалетного столика, вынула маленький кинжал с узким лезвием, прикинула в руке. Нахмурившись, примерилась острием под левой грудью, презрительно скривила губы. Сунула кинжал в рукав и распахнула дверь.
Двое часовых преградили ей путь.
– Нельзя, - сказал один, плотный, с кошачьими усиками.
– Дочь
– Он просил вас побыть у себя.
– Я сама спрошу отца об этом.
– Он сильно устал, его нельзя беспокоить.
Второй часовой, худой, как жердь (и где Джено набирает этот сброд?) мерзко осклабился. Пини в ответ растерянно улыбнулась и отвернулась, отступив. Часовые умиротворились, поняв, что скандала не будет, но тут Пини стремительно крутанулась на месте. Похожий на кота тип охнул, согнувшись от удара ногой в пах. Пини крепко хлопнула его ладонями по ушам и, схватив оглушенного за уши, изо всех сил выкрутила ему голову в сторону и вниз. Хрустнули позвонки и "кот" кулем свалился на пол.
Худой его товарищ вместо помощи, с тихим изумлением стоял у стены, затем сполз на пол. Маленький кинжал Пини сидел у него в груди по самую рукоятку.
Бренда в меланхолии стояла у окна с частым переплетом и смотрела на старую горию. Дерево это жило и до ее рождения, видело другие времена, других людей. "А выжили лишь подлость и трусость". Дальше неухоженные садовые деревья сменяла поросль миусса, за которой открывался вид на рощу зонтичных деревьев. В полупрозрачной паутине тонких ветвей запутался крупный желток заходящего солнца. "Не могу позволить себе сломаться". Медленно стянула через голову платье и легла на диван. Необходим хотя бы короткий отдых. Веки Бренды медленно сомкнулись, сильное тело расслабилось.
Прошло полчаса, свет в широком окне все больше краснел, затем неуловимо стал приобретать сиреневый оттенок. Тело овевали теплые токи, и в них растворились накопившиеся за день усталость и тревога. В дверь осторожно постучали и Бренда, потянувшись, встала.
– Мо-о-жно...
– протянула лениво.
Служанка вошла, пряча в глазах испуг. Но с обязанностями своими управилась, как всегда ловко. Отточенными движениями поставила на стол чайный прибор и, с легким поклоном, удалилась.
Бренда задумчиво взяла с подноса серебряную ложечку, до половины заполненную тягучей темной, массой. Мед орхи. Золотистые струйки извивались, тая в кипятке, от чашки поднимался пахнущий свежим сеном пар. Благоговейно поднесла к губам драгоценный напиток. За окном крикнула слепоглазка, кто-то незримый прошагал внизу через двор. Нёбо ощутило терпкую горечь. Сейчас... Сейчас. Риск оправдан. Когда последние капли ядовитого чая растворятся в крови Бренды, видение вернется к ней.
В дверь стукнули снова, на этот раз дерзко, решительно. Пини?! Стук повторился, и Бренда крикнула:
– Да войди, открыто!
Пини производила впечатление абсолютной замкнутости. Матово-бледное, спокойное лицо, не скажешь, что эта девушка, волнуясь, легко краснеет.
– Я - тоже преступница, тетя? Мне не доверяют.
– Сядь. И слушай: я заботилась только о тебе.
– Я - малое дитя? Слабонервная девочка?
– Нет, разумеется. Но...
– Тетя, бросьте трепаться и прикажите убрать трупы. Я замочила двоих, что меня стерегли.
Бренда с трудом скрыла замешательство. Разыскала
– Не вопи так громко. Двое твоих идиотов подрались и порезали друг друга вот все, что было. Давай, займись, - и, обернувшись к Пини, добавила:
– Отцу говорить незачем. Он и так не совсем здоров. Замяли и дело с концом. Я так понимаю: ты хочешь присутствовать при экзекуции...
– Я даже смогу сама казнить ее. Не сомневайтесь во мне.
– А вот это - неправильно. Человека хорошо знакомого, с кем был дружен, нельзя убивать самолично. Доведись (это я так, к слову...) наказать тебя, то поручу кому-то другому. Обоим от этого было бы легче.
– Вы всегда добры ко мне, тетя.
Бренда не заметила сарказма в ее словах. Пообещав, что никаких посягательств на ее свободу больше не будет, она проводила Пини до дверей, предварительно запросив Джено, управились ли его подчиненные с небольшой неприятностью, о которой они только что говорили.
– Жмуриков убрали, - без обиняков ответил Джено, - Но больше так не выделывайтесь, иначе за последствия я не ручаюсь.
– Ладно тебе...
– миролюбиво отозвалась Бренда, решив, что как только с Арни и его сворой будет покончено, надобность в Джено отпадет.
Так и нетронутый, остывший чай Бренда выплеснула в окно. "Лягу спать. Завтра трудный день".
Сутками позже.
Вага осторожно провел ладонью по отливающим красным в свете ночника волосам Тонки, и она, перестав стонать во сне, затихла, задышала ровно. Они с Брендой вернулись в Гнездо промокшими до нитки, и Тонка от усталости не могла вымолвить ни слова.
– Все хорошо, - ответила тогда на его невысказанный вопрос Бренда, - Она не доставила нам хлопот.
Следовало понимать, что Наоми перед смертью вела себя пристойно.
– Погода чертова...
– и Бренда, ворча, ушла к себе.
А Тонку Вага почти силой заставил снять мокрую, грязную одежду и усадил в ванну. После, натянув одеяло до подбородка, она лежала, глядя в потолок. Вага наполнил высокий бокал доверху.
– Пей.
Тонка послушно выпила и скоро забылась тяжелым сном. А Вага так и не уснул, обдумывая, что скажет завтра Пини. Дочь тяжело переживала последние события. Если б эта сумасбродка не влезла так глубоко ей в душу! Теперь для Пини лучше всего - сменить обстановку. Норденк? Там Боло, хитрый лис... Присмотрит. Но в Норденке часто бывала Левки, не хватает еще пробудить в Пини память о рано умершей старшей сестре. Остается Гана. Большой, веселый, богатый город. Там умеют радоваться жизни...
Сон все не шел. Вага поднялся с тяжелым вздохом, накинул халат. Зашел в туалет, помочился - не зря же вставал, и вышел. Часовые привыкли, что первый адмирал порой расхаживает ночами по коридорам - стариковская бессонница. Остановился у окна в темном проеме. Неожиданно припомнил, как однажды встретил здесь Наоми. Видение предстало необычайно ясно: расстегнутый ворот рубахи открывает ямку на шее, обе руки в карманах просторных брюк из мягкой ткани (дался ей этот фасон!), на ногах - порядком стоптанные сандалии. Прическа, как всегда сделана простым встряхиванием головы. Вид скучающий и одновременно добродушно-насмешливый. О чем они тогда говорили? Он помнил, что его отвлекли и он не получил ответа на свой вопрос. И забыл заново спросить ее. О чем?