Гроза над Россией. Повесть о Михаиле Фрунзе
Шрифт:
После удачи с Мадамин-беком Фрунзе решил вступить в переговоры с другим влиятельным вожаком басмачей — Хал-Ходжой; он был другом Мадамин-бека, и
Фрунзе рассчитывал на успех. Однако Хал-Ходжа наотрез отказался приехать в Андижан, но пригласил Фрунзе к себе.
— Ехать или не ехать? — колебался командующий.
— У Хал-Ходжи дурная слава, но он приглашает сам, а законы восточного гостеприимства священны, — отвечал Чанышев.
— Тогда поеду.
— Я все же не советую. Пошлите лучше меня, я знаю мусульманские обычаи. Так будет
— Ладно. Поедешь с представителем Андижанского ревкома.
Душной ночью они отправились в Араван-кишлак. На околице Аравана их задержали охранники, ссадили с лошадей и повели к Хал-Ходже.
Хал-Ходжа принял их в роскошном халате, сидя на трех расшитых цветами подушках. Золотой, осыпанный бриллиантами пояс стягивал его узкую талию. За поясом торчали кинжалы, английский винчестер лежал на отдельной атласной подушечке. По обеим сторонам Хал-Ходжи сидели бородатые, в чалмах, советники, у каждого на коленях темнел револьвер.
Комиссары остановились на краю зыбкого зеленого ковра. «Слава аллаху, что не обыскали. У меня в кармане две гранаты, но что значат они среди этих волков...» — подумал Чанышев.
— Вассалям алейкум! [7] — сказал он.
— Здравствуйте, комиссары! Зачем пришли? — бесцеремонно спросил Хал-Ходжа.
— Еще в Андижане наслышаны мы, что Ходжа-ишан-ака — добрый мусульманин и большой святости человек. Правоверным никогда нелишне почерпнуть из кладезя мудрости, и вот мы у тебя. Если наш приход не нравится, мы уйдем, не вкусив плодов твоего гостеприимства, — ответил Чанышев.
7
Мир вашему дому! (тадж.)
Хал-Ходжа ядовито усмехнулся:
— Закон гостеприимства не позволяет отпустить гостей без угощения и достойной беседы. Прошу садиться, вот буза, вот кишмиш.
Хал-Ходжа подал знак рукой одному из советников. Тот исчез за дверью. Комиссары сели на подушки, Хал-Ходжа разлил бузу по пиалам. Началась болтовня о погоде, о здоровье, собеседники прощупывали друг друга, стараясь угадать потаенные мысли, с такой предельной вежливостью, что Чанышеву с трудом удавалось смирять свое нетерпение.
Вернулся советник с белым барашком на руках. Хал-Ходжа благословил животное.
— Пусть повара приготовят шашлык для гостей, — приказал он.
Только через час, после выпитой бузы и шашлыка, Хал-Ходжа начал расспрашивать о политических событиях, особенно интересуясь отношением Советской России к Ирану, Турции, национальной политикой большевиков.
— Комиссар Фрунзе послал вас уговорить меня, чтобы я сложил оружие. Почему сам комиссар не захотел быть моим гостем?
— У комиссара Фрунзе нет времени, достопочтенный Хал-Ходжа, но он шлет почтительный поклон и пожелание радости, — ответил Чанышев. — Все важное, что скажете вы, мы передадим ему...
— Скажите комиссару, что Хал-Ходжа будет думать. Я буду долго думать, слишком серьезное дело — сложить оружие перед кзыл аскерами. У вас резвые кони?
— Мы не жалуемся на своих коней, —
— Я велел хорошо накормить их. Поспешите в Андижан, передайте Фрунзе: мой ответ он получит через два дня. Только спешите, не жалея коней, через полчаса мои джигиты отправятся в погоню. Если догонят — не отвечаю за вашу жизнь...
Басмачи снова усилили свои набеги. Они нападали на гарнизоны, на кишлаки, угоняли скот, истребляли посевы, отводили воду из арыков или же затопляли кишлаки со стоящими в них гарнизонами.
Фрунзе прекратил мирные переговоры с басмачами и создал Андижанско-Ошский боевой район, на территории которого развернула свои действия Татарская бригада. По всему району формировались летучие конные отряды из местных жителей и железнодорожников. Эти отряды действовали совместно с гарнизонами, в помощь им Фрунзе послал из Ташкента бронепоезда и бронемашины.
Чанышев почти не слезал с коня. Он то создавал новые летучие отряды, то инспектировал свои гарнизоны, то выступал на митингах, призывая дехкан к борьбе с басмачами. Настойчиво напоминал, что Хал-Ходжа смел, хитер, увертлив и с ним нужно быть начеку. Об этом говорил он и командиру сводного отряда, выступающего против Хал-Ходжи.
— Хал-Ходжа собирается напасть на гарнизон в районе Курган-Тюбе. У него две тысячи всадников, его поддерживают баи, он знает все ходы и выходы в тех местах. Не попадите в ловушку, — предупреждал Чанышев.
— Мы били под Оренбургом белоказаков, — лихо ответил командир сводного отряда. — Нам ли остерегаться какого-то бандита...
Хал-Ходжа воспользовался легкомысленной самоуверенностью молодого командира. Чанышев получил донесение, что басмачи окружили сводный отряд под Аим-кишлаком.
Чанышев собрал саперов, штабников, работников политотдела и помчался на выручку.
Неподалеку от Аим-кишлака, на берегу горной речки, они увидели печальную картину: всюду лежали мертвые красноармейцы. В неистовой злобе своей басмачи выкололи всем глаза, обрезали уши, отрубили пальцы. Дотлевал сожженный грузовик, в кустах бродили оседланные лошади.
Чанышев похоронил убитых и дал клятву ликвидировать шайку Хал-Ходжи. Фрунзе направил в помощь Чанышеву два эскадрона и артиллерию. Чанышев повел орудийный огонь по Аим-кишлаку, потом бросил в атаку свежие эскадроны. Кавалерия атаковала басмачей с тыла и ворвалась на улицы кишлака. Басмачи, не выдержав натиска, переправились через реку и ушли в горы.
— Никакой передышки Хал-Ходже! Мы возьмем его живым или мертвым, но возьмем, — снова поклялся Чанышев.
По каменным осыпям над бездонными пропастями, по висячим мостикам через бурные потоки преследовали татарские эскадроны отряд Хал-Ходжи. Чем выше поднимались они, тем причудливее, отрешеннее становился горный мир. Изредка великое горное безмолвие нарушалось отдельными выстрелами, и тогда эхо катилось по ущельям и горы передавали его друг другу как эстафету. Иногда же от неловкого движения срывался камень, увлекая за собой множество других. Каменная осыпь падала громоподобным водопадом, и эхо уже ревело в ущельях, словно смертельно раненный тигр.