Гроза школьной столовки
Шрифт:
– Чего? – отвечает та, ехидно ухмыляясь.
– Расскажешь или нет? – раздраженно спрашиваю. Хочу уйти, но еще больше совсем другого. Она упрямо морщит лоб, будто судорожно память напрягает. Задушу ее, честно слово, и суд меня оправдать должен. Совсем не важно, какие красивые у нее в этот момент сверкающие хитринкой карие глаза из-под длинных густых ресниц. Или темные волосы, или улыбка. Убить мало точно, особенно за следующее:
– Так, Еремин, ничего не было. Твоя сумка упала, зацепила мою, а ты давай, как девчонка на всю школу вопить: «Привидение!
Нет, я эту девчонку точно убью раньше, чем поцелую.
– Вы только послушайте ее, настоящая хамка! – вопит Елена Александровна, трясся морщащегося Олега. – Клавдия Анатольевна, это немыслимо!
– Наденька. Помолчи, - шипит мама ботаника.
– Наденька, - вздыхает Кладвия Анатольевна, только мой папа молчит, слава Богу. Лишь мой язык длинный не может оставить такое замечание без внимания, оттого отвечаю совершенно спокойно, будто меня вовсе слова ее не задели:
– Правда, что ли? То есть это я себя за кофту схватил, в попытке поиска сильного мужского плеча, - цокаю языком, видя, как раздуваются ноздри у моей динозаврихи. Тираннозавр Рекс в боевой готовности. – Ладно тебе, Грознова. Чего стесняешься, феминистку тут из себя строишь. Признайся уж, сама мне свиданку в столовый назначила, а щас отмазу ищешь. Ай, как не стыдно то!
«Наденька» ртом воздух хватает в попытке научиться дышать, пока остальные на нас во все глаза пялятся. По-моему, я сломал своим заявлением не только родителей, но и директрису. Пока они глазами хлопают, а у Грозновой происходит перезагрузка системы, пододвигаюсь вместе со стулом к ней, наклоняясь ближе к уху, шепча быстро и тихо так, чтобы слышала лишь она.
– Давай, Гроза, подыграй мне. Уйдешь в отрицалку, мы тут все влипнем. Поддержи мой план гениальный, - сам хватаю ее правую руку, которая на коленке лежит, сжимая пальцы. К груди прижимаю, тяжело вздыхаю, пока Надя меня взглядом яростным сверлит. Знаю, мне потом не жить, но надо же что-то делать - эти пятилетние игры в догонялки изрядно надоели.
– Дело такое, понимаете. Надя без Васьки побоялась приходить, мало ли что. Другана своего взяла, как подружку лучшую, - вот сейчас на меня столп ненависти со стороны компьютерного задрота летит, ничего, переживет. – А я без Олега. Вдруг в Василии бы ревность взыграла, а я ни разу не Пушкин, чтоб с этим Дантесом в решении сложных уравнений на дуэли соревноваться, - Надя пинает меня, матери шокированы, Вася зол, Олег ржет. Один мой папа все еще молчит, подозрительно. Минут десять прошло, еще ни разу не заорал.
– Эээ, мы же не знали… что у вас все так сложно, - тянет Клавдия Анатольевна, недоверчиво поглядывая в нашу сторону. Еще бы, столько раз нас разнимала по углам, теперь мы тут ее в вечной любви убедить пытаемся. Точнее я пытаюсь, а Грознова пальцы к моей шее тянет, дабы кадык мне вырвать.
– Ой, Клавдия Анатольевна, - подает наконец голос моя ненаглядная, хватая меня за ворот, сжимая так, что ткань впивается в кожу, душа собой. Хрипло
– Вы ж понимаете: от ненависти до любви, все такое. А Макс у нас, - пинок в ногу, в глазах помутнело от боли, затем хруст нитей, когда она меня ближе к себе за толстовку притянула. – Красавчик. Да, Еремин? Кто у нас тут солнышко, любовь моя? – шипит, с ненавистью глядя в глаза. Ой, Надя, от твоих рук, умереть готов хоть сейчас, но лучше позже. У меня еще куча планов.
– Да-а, моя самка богомола. Жить без тебя не могу. – выдавливаю с трудом, восстанавливая дыхание, стоит Наде отпустить мой ворот.
– Ну, раз дело в подростковой любви, так может мы уже пойдем? – отвисает наконец мой родитель, а мамки ему вторят:
– Да-да. Поздно уже.
– Ребятам еще уроки делать!
Нас отпустили спустя пятнадцать минут после заверений ничего больше не творить и подозрительных свиданий по вечерам не устраивать. Олег пожал руку на прощание. Прежде чем усесться в машину матери, ехидно проговорил, бросая взор на Грознову, стоящую рядом с ботаником и его матерью.
– Не мытьем, так катаньем, да бро?
Закатываю глаза, качая головой, буркнув в ответ:
– Заткнись уже. Вали домой, Рожок, - Елена Александровна настойчиво жмет на клаксон своей красной Киа, возмущенно что-то крича сыну из салона, пока тот продолжает стоять, разглядывая меня внимательно.
– Братан, пять лет беготни. Несерьезно прям. Хоть скажи, что она тебе даже коровой нравилась, - хмыкает, а я едва ему за такие слова не врезал.
– Вали уже, пока колобком не покатился, - огрызаюсь, на что Рожков поднимает примирительно руки вверх, шагая к автомобилю, хлопая дверью. Бросаю взгляд на Грознову. Посылающую мне лучи ненависти и ощущаю руки отца на своих плечах, мигом растеряв все хорошее настроение.
– Поехали, Макс, зазнобу свою завтра в школе увидишь. Подброшу до дома, маме привет передавай, - произносит как-то неловко. Он вообще в моей компании либо себя как истеричка ведет, либо, как провинившийся мальчишка. Не удивительно, знает свою вину, да только толку.
Сбрасываю руки, резко оборачиваясь, холодно отвечая:
– К Наташе своей вали, а я как-нибудь сам до дому доберусь. Не собираюсь садиться в машину, на которой ты своей подстилкой офисной рассекаешь! – иду вперед, заметив идущих впереди Грознову с компанией, слыша в ответ окрик:
– Макс, немедленно вернись!
Да пошел ты, отец. Сбегаю по ступенькам школьного крыльца, нагоняя Грозу и подстраиваясь под ее шаг, приметив заинтересованный взгляд.
– Чего не в карете, барин? – спрашивает. Прекрасно слышала крики моего родителя, но ни одного вопроса не задала. Тощий ботаник в странных широких джинсах оглядывается на нас, хмуря брови и качая головой, возвращаясь к разговору со своей мамой, пока мы немного отстав идем вперед. Закидываю руку на плечи Нади, ехидно улыбаясь: