Грозная туча
Шрифт:
— Нет. Написал только из Вязьмы и замолчал. Более мы писем от него не получали.
— Как видно, забыл ваши ласки! — прищурилась Замшина.
— Нечего особенно и помнить! — сказала просто бабушка Краева. — Сделали для них то, что сделали бы для любого человека.
— Но я уверена, — добавила Анюта, — что старик Санси о нас не забудет, что любит он нас по-прежнему.
— Вы о Санси, и мы о нем! — сказала весело Прасковья Никитична Роева, вошедшая быстро в сад. — Несу вам целый короб приветствий от отца и от сына.
— Как так? — поразилась бабушка Краева.
— Получили мы письмо от тетушки и Ольги. Проездом через Смоленск отец и сын Санси гостили у них.
— Как чувствует себя старик? — спросила Анюта с живостью.
— Совсем молодцом. Ольга пишет, что сын ухаживает за ним так заботливо, что она и надивиться не может.
— Что же это вы одна, Прасковья Никитична? — спросил Краев.
— Наши все к вам собрались, — отвечала та. — Меня вперед послали узнать, дома ли вы. А я вот заболталась… побегу скорее к ним…
— Я сам пойду с вами встречать дорогих гостей! — сказал Краев, быстро поднимаясь со своего места.
— Иди, иди, Никанор Алексеевич, — поторопила Марья Прохоровна. — Веди их скорее сюда.
Вскоре бабушка Краева хлопотала, рассаживая как можно удобнее милых для нее гостей, и угощала их всем, что было у нее лучшего.
— Ну, что Глафира Петровна? — спросила она старушку Роеву.
— Ничего, нянчится с внуком и немного смирилась с мыслью, что Павлуша поступил в гусарский полк и ушел с армией за границу. Как тут удержать молодежь! — добавила старушка Роева, взглянув искоса на больную ногу своего сына.
Николай Григорьевич все еще прихрамывал на раненую ногу и не мог ходить без помощи палки.
— Как здоровье Ольги Владимировны?
— Хорошо, и видно из ее письма к Пашеньке, что она спокойнее и веселее с тех пор, как возится со своим малюткой-сыном. Разумеется, ее сильно тревожит отсутствие мужа. И точно, кто поручится, что его не убьют.
— А где он находится?
— Со своей армией. А та все еще стоит на Одере. Митя писал, что девятого мая было сильное у них сражение при Бауцене. Наполеон взял-таки верх над нашими войсками.
— А где император?
— Государь постоянно находится при войске.
— Правда ли, что главнокомандующий Кутузов скончался? — спросила Замшина.
— Он скончался еще в апреле в Бунцлау. Начальство над войсками принял Витгенштейн.
— Помоги им, Господи, одолеть изверга! — перекрестилась Замшина. — Вспомните, скольких этот кровопийца людей погубил! А наша Москва, Москва-то!.. До сих пор ведь не можем оправиться после такого погрома. Вот хотя бы мы! Живем, словно на бивуаках. Флигелек пришлось построить себе крохотный, а когда выстрою вновь каменный дом, о том и помину у нас еще нет! Разорил, окаянный, всех как есть разорил!
— Слава Богу, что Кремль-то отстраивают! — заметил Роев. — Да как хорошо! Всю старину сохранили нетронутой, словно обновили только… А вот Бог даст, вся Москва построится, лучше прежнего будет, улицы шире, дома красивее, ветхих избенок не увидишь!
— А в Смоленске-то какой погром был, не лучше нашего! — вспомнила старушка Роева. — Весь город разорили французы. Больше трех месяцев вывозили возами мертвые тела, валявшиеся по улицам. Сестра Глаша пишет: когда войска наши поставили на прежнее место, над городскими воротами, икону Смоленской Божьей Матери, смоляне возрадовались не меньше нас, москвичей, когда к нам привезли икону Иверской Божьей Матери. Смоленская икона находилась три месяца при нашей армии, и когда во время благодарственного молебна в Смоленске читали Евангелие, где сказано о Божьей Матери: Пребыстъ же Мариам с нею яко три месяца, возвратися в дом свой, все зарыдали, находя в этом как бы указание на событие со Смоленской иконой, и все с особенным благоговением упали на колени, прося Заступницу не покидать их.
— Да! — вздохнула старушка Краева. — Все мы натерпелись и настрадались вдоволь. Но зато теперь отдыхаем от перенесенных бед. А сколько несчастных оплакивают до сих пор потерю своих близких и никогда не утешатся, не успокоятся. Вот хотя бы бедная Маргарита Михайловна Тучкова. Жизнь ее разбита, и ей остается жить только прошлым. Хорошо еще, что у нее есть сын. Любовь к нему ее поддерживает, и заботы о ребенке отвлекают ее от ужасных воспоминаний о страшной кончине любимого супруга.
— Может быть, теперь она немного успокоилась, — заметил Краев. — А прежде она доходила до помешательства. И мудрено ли?.. Какой ужас присутствовать при том, как сжигали трупы на Бородинском поле. От этого можно лишиться рассудка!..
— Разве она там была? — спросила Прасковья Никитична.
— Она тогда все еще отыскивала тело своего мужа и при смраде горевших грудами тел служила о нем панихиду. Через некоторое время она получила от генерала Коновницына подробное указание и план того места, где был ранен и убит ее муж.
— Я слышала от француженки Бувье, — сказала Анюта, — что Маргарите Михайловне приходило иногда в голову, будто муж ее не убит, а взят в плен. Раз она вообразила, что он бродит вокруг их дома, и побежала в темную октябрьскую ночь, в кисейном платье, одна, отыскивать его.
— Несчастная!
— Как же она теперь живет, бедная? — спросила с участием Прасковья Никитична.
— Она живет совершенной отшельницей. Построила себе маленькую сторожку на Бородинском поле недалеко от того места, где был убит ее муж, и живет в ней с сыном и его няней Бувье. Говорят, она хочет строить там церковь над прахом любимого человека, останки которого не смогла даже найти…
— Это ужасно! — воскликнула молодая Роева, закрыв лицо руками, словно отгоняя от себя темный призрак кровавой Бородинской битвы.
— А что мать Тучковых? — спросила Анна Николаевна.
— Она ослепла в ту самую минуту, как узнала о своем несчастье. Вы знаете, Санси не доехал до ее поместья; она жила в Тверской губернии, а он по пути встретил Маргариту Михайловну, узнал от нее о своем сыне и поспешил вернуться в Москву, чтобы отыскивать его. В это время Николай Алексеевич умер от ран в Ярославле, в монастыре, где поместили его на время. Старший сын Тучковой, Алексей Алексеевич, похоронив брата, приехал к матери и решился разом сказать ей о всех потерях. Когда он вошел и стал ей говорить, что Николай Алексеевич тяжело ранен, она спросила: «Умер?». — «Да, скончался!» — ответили ей. «А Павел?» — спросила она. «Взят в плен под Смоленском». — «Александр?» — «Убит под Бородиным…» Она не заплакала, не охнула, а хотела уйти, вероятно, чтобы помолиться наедине, но силы ей изменили, она опустилась со стула на колени и тихо прошептала: «Да будет воля Твоя!». Затем она провела руками вокруг себя: «Поднимите меня, я ничего не вижу…» С ней сделался удар, и она потеряла зрение. Маргарита Михайловна привозила к ней своего Кокошу. Старушка посадит его к себе на колени, обнимает, целует и не видит, как мальчик похож на ее сына…