Грозненский роман
Шрифт:
Много лет назад, в жаркий солнечный день, Борис сказал: «Я хочу, чтоб для обоих – для обоих, понимаешь – на первом месте был только один человек. Любимый. И на первом, и на втором, и на третьем. Важнее всего – работы, дома, может, даже детей. Всего, понимаешь? И желательно всегда».
Так и было. Они, увлеченные друг другом, даже не заметили, как поменялся мир. Или не захотели? Два урода…
– Боря, ты помнишь, как меняли деньги? – Ирина, похоже, думала почти о том же.
Борис помнил и это. В 91-м руководство Союза решила для блага народа поменять 50-ти
– Помню, – сказал Борис. – Ты имеешь в виду…
– Конечно, – перебила Ирина. – Не стоит судить по себе, Боря. И верить всему, что говорят, тоже не стоит. Это у нас было только то, что выручили за квартиру.
– Да понимаю я. Только…
– Что «только»? Что «только», Боря? Сколько холодильников вывез ваш парторг?
– Профорг, – поправил Борис и засмеялся: – Что холодильники? Это хоть понятно. Но как он умудрился насобирать 156 велосипедов? Наверное, все, что получали за несколько лет.
– Слушай, а неизвестно – смог ли он все это вывезти? Когда он уезжал? После того, как запретили вывозить «имущество республики Ичкерия»?
– После, точно после! Еще все сомневались – разрешается не больше одного холодильника или телевизора вывозить – а у него их штук по десять! Про велосипеды уж молчу… – Борис опять засмеялся. – Вывез, не сомневайся. Все вывез! Его контейнеры машина Департамента безопасности сопровождала. До самой границы.
– Ох, и накурили! – укоризненно объявил, приоткрыв дверь, Славик. – А о чем вы тут секретничаете? Мам, я кушать хочу! И так дышать нечем!
Борис, не вставая со стула, протянул руку, перекрыл газ на буржуйку. Славик удовлетворенно хмыкнул, и вновь исчез, хлопнув дверью. Ирина встала, вытащила из холодильника кастрюлю.
– Борь, – спросила, зажигая газ, – а он из Черноречья, да?
– Кто, – не понял Борис.
– Профорг.
– А!.. Да, из Черноречья, – вытащил сигарету.
– Ты бы не курил, действительно, надымили, – Ира посильнее открыла форточку. – Слушай, так ведь в Черноречье ужас, говорят, что делалось этим.…Как его?
– «Алдынский комитет», – подсказал Борис. – Да, там не то, что квартиру продать, вещи вывезти – громадная проблема была. «Алдынский комитет» объявил все своей собственностью. У нас несколько человек все бросили.
– И как же тогда твой профорг?
– Черт его знает! Не знаю, Ира. Правда, не знаю.
Ирина сняла крышку с кастрюли, и у Бориса тут же, как у собаки Павлова, потекли слюнки. Запах харчо заполнил кухню, просочился через дверь и полетел дальше, заполняя всю квартиру.
– Ой, как пахнет! – восторженно заявил Славик, принимаясь за суп – Люблю я харчо, каждый день ел бы!
– Не торопись – никто не отнимает! – раздраженно бросила Ирина. – И не хлюпай!
Славик надулся и стал есть преувеличенно медленно, не издавая ни звука. Обиделся. А зря – просто у родителей было плохое настроение.
Борис посмотрел на Славика, хотел что-то сказать, не нашелся и принялся за харчо. Суп был свеж, вкусен – ешь и радуйся. Ан нет. Каким-то образом вид харчо вызвал у Бориса странную ассоциацию – как будто он забыл что-то очень важное. Мысль крутилась и крутилась, как назойливая муха, не давая ни насладиться вкусом еды, ни сосредоточиться. Поел Славик, сказал нейтральным голосом: «Спасибо! Было очень вкусно». Возилась у раковины Ирина, собираясь мыть посуду. А Борис все пытался и пытался вспомнить.
Стоп! Как же он мог забыть? Точно – это связано со сном. Со сном, в котором Борис говорил с телевизором. Вот только что? Сон ускользал, не давался в руки. Помнился только чудовищный танк и вино. Или кровь? Нет, пожалуй, все-таки вино.
– Боря, что с тобой? Что ты ковыряешься – не нравится? Или тебе много?
Много…много…мало. «А разве это мало?..» Есть!
– Нравится, конечно, нравится, – облегченно сказал Борис. – Просто немного задумался.
– О чем?
– О чем? Ира, как ты думаешь…сколько русских было убито?
Ирина уронила тарелку, та стукнулась об стол и покатилась, противно дребезжа. Борис поймал ее на самом краю.
– Что? – удивленно распахнула глаза Ира. – Кем убито, когда?
– Ира, я спрашиваю, – спокойно повторил Борис, – как ты думаешь, сколько русских было убито с тех пор, как пришел к власти Дудаев?
– Боря, с тобой все в порядке? Вроде, выпил немного…
– Ира! Все нормально – я трезв! Просто интересно твое мнение. Ты что, сказать не можешь?
Ирина внимательно посмотрела на Бориса, нервно пожала плечами.
– Не знаю! Много!
– Я же не спрашиваю, знаешь ты или нет, – терпеливо повторил Борис. Я спрашиваю – как ты думаешь.
– А я тебе и говорю, что не знаю! – немного раздраженно сказала Ирина. – Как я могу что-нибудь думать, если не знаю!
– И все-таки? Приблизительно!
– Боря, перестань! Все-таки ты бываешь удивительным занудой.
Борис замолчал, отломил крошку хлеба, стал мять. Ирина внимательно следила. Скатал из хлеба шарик, удивленно на него посмотрел, вздохнул.
– А если бы тебе сказали, что за эти годы было убито 25 тысяч русских, поверила бы?
– Не знаю!
– Двадцать пять тысяч. Это в среднем по двадцать одному человеку в день.
Ира молчала.
– Каждый день, Ира. Каждый день – двадцать один труп. Три года.
– Не может быть… – неуверенно протянула Ирина. Помолчала, что-то прикидывая, и отрубила: – Нет! Этого не может быть!
– Почему? – тут же вкрадчиво спросил Борис.
– Потому! – раздраженно бросила Ирина, глянула на Бориса и добавила: – Потому что мы бы знали.