Грозные годы
Шрифт:
Шиля, Джюра, Воя и Лека затянули партизанскую песню:
Золотятся колосками Шумадийские поля, Славится большевиками Шумадийская земля!..После обильного и вкусного ужина Гаврош и Шиля вышли на площадь. По дороге они встретили нескольких старых знакомых. Несмотря на то, что уже наступила ночь, многие горожане не спали.
Охваченный неодолимым желанием хоть что-нибудь узнать об отце, брате или Хайке, Гаврош никак не мог избавиться от чувства страха и опустошенности. Проходя по одной из улиц, он вздрогнул от неожиданности, увидев в свете фонаря лицо своего старого знакомого из Земуна, недавнего студента педагогического института, коммуниста, отбывшего каторгу. Гаврош кинулся ему навстречу:
— Кого я вижу!
— Неужто это ты, Гавро Гаврич?!
— Войкан Медич, друг ты мой!..
Шиля остановился чуть поодаль.
— Ну, как живешь? — спросил Гавроша Медич и, не дождавшись ответа, крепко обнял его.
— Я-то живу хорошо, но ничего не знаю об отце и брате, — ответил Гаврош.
— Насколько мне известно, здесь их нет, — уверенно проговорил Медич. — Недавно я составлял в штабе списки личного состава, так вот капитана Гаврича и Горчина в этих списках не было.
— А среди наших раненых в Рудо? — спросил Шиля.
— Там их тоже нет.
— Ну а какие-то отряды ведь находятся на позициях? — не отступал от своего Шиля.
— Это верно. Рудо обороняют небольшие отряды... И учти: еще не все группы прибыли в городок...
— Ну что ж, тогда будь здоров, — простился с другом Гаврош.
До поздней ночи обходили они вдвоем с Шилей дома, в которых разместились партизаны. Вернувшись, они успели еще побывать на заключительной части лекции, которую читал Лека.
Усталый Гаврош вполуха слушал Леку. Когда он задремал, заместитель командира отряда тряхнул его за плечо и сказал, что пришел его черед сменить часового у моста через Лим.
2
Встреча так называемых союзников
Те, кто, обладая силой и могуществом, руководствуются в своих действиях негуманной идеологией, рано или поздно встретятся с озлоблением и сопротивлением подвластных им людей...
В тот же вечер, когда в Рудо прибывали отряды партизан, на аэродроме в Земуне за короткий промежуток времени приземлились три военных самолета. Сначала на стоянку неподалеку от здания аэропорта первым подрулил громоздкий транспортный «юнкерс». Чуть позже приземлились два сопровождавших его «мессершмитта». Из «юнкерса» вышел фельдмаршал Вильгельм Лист, командующий оккупационными войсками на Балканах, — поджарый костлявый человек лет шестидесяти, с живыми умными глазами на овальном морщинистом лице, в очках, в длинном кожаном пальто и сапогах. Это был один из немногих фельдмаршалов вермахта, имевших собственное мнение, человек очень резкий, чья философия основывалась на следующих главных понятиях: уничтожение, разрушение и ненависть. Эти три слова, демонстрирующих общность его взглядов с идеями фюрера, лежали в основе всех его речей, приказов и распоряжений. На них основывалась и его преданность третьему рейху.
Правда, сейчас его неистощимая энергия сменилась лихорадочной суетливостью, а непомерная амбициозность была надломлена. Ему было конфиденциально сообщено, что сражение под Москвой полностью проиграно. От своего старого приятеля он узнал о шифрованном донесении генерал-полковника Ганса Гудериана, в котором тот сообщал, что положение на фронте сложилось тяжелое и нет возможности даже обороняться, и что реакция Гитлера была лаконичной: никакого отступления. Из этого не только ему, фельдмаршалу, но и любому неискушенному человеку было ясно, что последуют еще большие потери в людях и технике. Ему также было известно, что за три дня до его прибытия в Земун негласно уволен в отставку фельдмаршал фон Браухич, а генерал-полковник Эрих Гёпнер разжалован, и что как раз в эти дни, когда в Рудо формировалась партизанская бригада, тридцать пять командиров дивизий и корпусов, оказавшись в разной степени в немилости, отозваны с Восточного фронта и возвращаются в Германию. Впервые за всю свою долгую военную карьеру фельдмаршал Лист почувствовал, как недолговечны милости и привилегии, как преходяща власть... Так же как и большинство немецких генералов, он хоть и презирал своего фюрера, но в то же время соревновался с ними в подхалимстве и показной верности ему.
Фельдмаршал наконец отчетливо понял, что сдавивший их всех железный обруч не оставляет ни малейшей возможности выбраться из создавшейся ситуации.
Выйдя из самолета, он направился к группе офицеров и принял рапорт генерала Гарольда Турнера — начальника штаба оккупационных войск в Сербии, которыми командовал генерал Бадер. Выслушав его с рассеянным видом, он ответил на приветствия офицеров и вошел в небольшое одноэтажное здание, расположенное поблизости.
— У вас есть сведения о прибытии итальянских генералов? — спросил он, посмотрев на часы.
— Они должны прибыть с минуты на минуту, господин фельдмаршал, — ответил Турнер.
Раздался стук в дверь. В вошедшем фельдмаршал Лист узнал подполковника абвера Отто Майера.
— Рад видеть вас снова, господин фельдмаршал! — с улыбкой произнес Майер.
— Канарис обещал предупредить вас о моем приезде и о том, что меня интересует.
— Я все приготовил, — подтвердил Майер.
Когда они сели, он достал из папки бумаги.
— Итак...
— Прежде всего я хочу охарактеризовать вам генерала Витторио Амброзио, командующего 2-й итальянской армией. Ему шестьдесят лет. Он участник итало-турецкой войны 1911—1912 годов, из-за Ливии, был тогда командиром кавалерийского эскадрона. В первую мировую войну — начальник штаба дивизии. Как союзник он ненадежен, хитер, ловок и очень умен. Установлено, что к нашим противникам он питает непомерное уважение.
Фельдмаршал несколько раз кивнул, как бы соглашаясь или давая понять, что это ему известно.
— А что вы можете сказать о господине Кавальеро? — поинтересовался он.
— Генерал Уго Кавальеро на семь лет моложе генерала Амброзио. Возможно, он уже произведен в маршалы... Во время первой мировой войны был офицером генерального штаба. За верность дуче и нам в 1940 году назначен начальником генерального штаба и командующим 9-й армией, действовавшей в Албании. В войне с Грецией войска, которыми он командовал, потерпели несколько поражений. При нападении на Югославию командовал итальянскими соединениями, наступавшими из Албании. К восстанию в Югославии относится очень серьезно. Это, господин фельдмаршал, человек, преданный третьему рейху больше, чем можно было бы ожидать.
Генерал Турнер, подойдя к окну, сообщил:
— Еще один самолет приземлился!
Все трое вышли наружу. Светлая импозантная «савойя», сверкая в свете прожекторов гладким металлом, выглядела на этом поле чересчур шикарно.
Отто Майер, откозыряв начальству, ушел, а генерал Турнер и фельдмаршал Лист направились к итальянскому самолету.
Из него выдвинулся трап, по которому легко, несмотря на свои шестьдесят лет, спустился генерал Витторио Амброзио. Добродушно улыбаясь, он направился к Листу.
— О, дорогой мой друг! — воскликнул Амброзио по-немецки.
— Ценю вашу пунктуальность, — пожав ему руку, сказал Лист и, обернувшись, представил Турнера: — Начальник наших оккупационных войск в Сербии господин Га...
— Гарольд Турнер, — подсказал тот.
— Мое почтение! — Генерал Амброзио протянул ему руку.
— Добро пожаловать, господин генерал!
По узкой дорожке, усыпанной гравием, они пошли к дому.
— А вот Уго Кавальеро запаздывает! — заметил фельдмаршал Лист.