Грозные годы
Шрифт:
— Директива фюрера носит более конкретный характер, но смысл тот же, — заметил Лист,
— Безусловно, я это сразу понял! — уже в который раз поддакнул ему генерал Амброзио.
— И я всегда был за самые решительные меры! — вставил Турнер.
Выждав наиболее подходящий момент, генерал Амброзио с какой-то необычайно неприятной ухмылкой, энергично жестикулируя, как это делает каждый итальянец, когда старается кого-нибудь убедить, пообещал, что коммунистические силы будут полностью уничтожены на территории, которую занимают 2-я и 9-я армии.
— 2-я и 9-я армии, а также местные силы, — добавил Лист.
— Ага, квислинговцы! — воскликнул Амброзио. — Я думаю,
— Коллаборационисты! — усмехнулся генерал Турнер.
— Кстати, что вы можете сказать о тех, что здесь, в Сербии? — поинтересовался Лист.
— Их силы и влияние сейчас растут, и мы, конечно, должны это использовать! — ответил Турнер.
— Добавлю, что мои возможности теперь значительно расширятся. И именно поэтому я сообщу о нашем совещании и принятом плане генералу Маротти и господину маршалу Уго Кавальеро... Думаю, он теперь уже маршал... Конечно, я окажу им необходимую помощь, — заключил генерал Амброзио.
— Вы должны принять самые решительные меры, — подхватил Лист.
— Кроме того, я прикажу генералу Пирцио Биролли в Черногории...
Гарольд Турнер удивленно посмотрел на него.
— Что вы сказали? Что значит «прикажу»?! — возмутился Лист.
— Простите, дорогой друг! — Амброзио улыбнулся, и его улыбка показалась Листу уже не просто неприятной, но даже отвратительной. — Вероятно, я должен был вам сообщить об этом еще в начале нашего разговора.
— Я вас решительно не понимаю! — несколько смягчив тон, заявил Лист.
— Простите, я вас тоже не понял, — поддержал Листа генерал Турнер.
— Через пятнадцать дней я должен ехать в Рим.
— Что вы хотите этим сказать? — Лист выпрямился.
— Я полагал, что вы знаете об этом. Дуче уже должен был известить фюрера... — продолжал Амброзио с улыбкой. — На днях я вступаю на пост начальника штаба сухопутных войск... сухопутных сил, — поправил он себя, позируя, словно перед кинокамерой.
Фельдмаршал Лист, чье терпение, казалось, уже иссякало, сразу успокоился. Махнув рукой, он сказал как бы самому себе:
— В войнах всякое бывает. Случалось, что рядовые, благодаря стечению обстоятельств, становились героями или генералами, а были и такие высшие чины, которые также из-за стечения обстоятельств лишались генеральских погон или обнаруживали свою трусость... Нечто подобное может произойти и в этой войне.
Как будто поняв намек фельдмаршала, генерал Турнер разлил коньяк по рюмкам и подал им. Потом он отошел от стола, с любопытством ожидая, как один союзник будет поздравлять другого с продвижением по службе.
— За ваше здоровье и за ваше повышение в должности, господин генерал! — подняв рюмку, провозгласил Лист.
— Я присоединяюсь к поздравлению господина фельдмаршала и желаю вам всего наилучшего! — сказал Турнер.
— Спасибо, дорогие мои друзья! — воскликнул Амброзио и, поднявшись, чокнулся с обоими.
Они еще долго разговаривали, пили, произносили тосты...
— Мы должны в рекордно короткий срок выполнить наши задачи, — сказал Лист. — И мы их выполним!
— Безусловно! — подтвердил Амброзио и добавил: — Я обязан высказать и свое отношение, хотя мои предки и говорили, что молчание — знак согласия или, по крайней мере, видимость его.
— Вообще-то, этому сообщению о формировании какой-то партизанской бригады я не придаю особого значения, — ни к кому не обращаясь, пробормотал Лист. — Ее надо молниеносно разбить, раздавить, уничтожить.
— Разумеется. Ведь иначе они сформируют еще одну такую же бригаду, — снова поддержал его генерал Амброзио.
Оба немца промолчали и почти с укором поглядели на него.
Потом Витторио Амброзио поблагодарил их за приглашение переночевать в Белграде и сказал, что неотложные дела вынуждают его вылететь немедленно. Четверо сопровождавших его офицеров вместе с пилотами сидели в буфете. Когда Амброзио вошел и, махнув перчаткой, дал им знак готовиться к отлету, они разом щелкнули каблуками и один за другим, не обращая внимания на пилотов Листа, которые смотрели на них довольно пренебрежительно, направились к своему самолету. Лист и Турнер проводили Амброзио до самого трапа «савойи».
— Мне очень жаль расставаться с вами...
— Счастливого пути, господин генерал!.. И больших успехов вам на новом посту! — пожелал Лист.
— Дорогие друзья!..
— Всего наилучшего, господин генерал! — пожелал ему и Турнер.
Амброзио наклонился к Листу:
— Беспощадность по отношению к коммунистам, дорогой друг, — вот мое жизненное кредо. Можете быть уверены, что во мне вы всегда найдете искреннего союзника!.. Будьте здоровы!..
Они пожали друг другу руки. Амброзио быстро взбежал по трапу, и дверь за ним закрылась. Заработали моторы, и «савойя» покатилась по рулежной дорожке. Фельдмаршал Лист еще немного постоял, хмурый и задумчивый, а затем пожал руку генералу Турнеру и направился к своему «юнкерсу». Гарольд Турнер приказал убрать с аэродрома дополнительную охрану и поехал к себе в Белград.
3
Пролетарцы в строю
В то время как бойцы партизанской бригады строились в колонну на площади, а жители городка, собравшиеся на небольшом холме, стали свидетелями этого исторического события, противник со всех сторон упорно пробивался к Рудо...
Хотя неожиданно подул холодный южный ветер и принес с собой дождь и мокрый снег, никогда еще на протяжении почти четырехсотлетней истории существования этого восточно-боснийского городка на его улицах не было так шумно и многолюдно, как в этот день — 21 декабря 1941 года. Здесь собрались сейчас партизаны со всех концов страны. Прибывали все новые отряды, а из домов выходили горожане и с любопытством их разглядывали. Через плетни и заборы смотрели женщины, не решаясь выйти за ворота. Из здания школы неслись звуки веселой песни. С того часа, как в Рудо вошли первые партизанские отряды, песни и смех здесь не умолкали. Даже со стороны мектеба [3] слышались веселые, никогда еще не звучавшие тут мелодии. Мало-помалу на улицах и площадях становилось многолюдно, как бывало до войны в базарные дни.
3
Мусульманская школа. — Прим. ред.
Горожане собирались на площади у старого фонтана, окруженного оголившимися каштанами. Озорные мальчишки сбивали с фонтана сосульки, но их внимание, как, впрочем, и внимание взрослых, было сосредоточено на вооруженных людях с красными звездами на шапках.
На площади собрались сербы, хорваты, словенцы, черногорцы, албанцы, македонцы, несколько русских, немцев, венгров...
В одном строю плечом к плечу стояли рабочие и студенты, учителя и крестьяне, художники и шахтеры, офицеры и гимназисты... Был этот строй пестрым и по экипировке. Здесь можно было увидеть югославские, немецкие, итальянские шинели, черные, белые и серые телогрейки и полушубки, шаровары, шапки и кепки, солдатские ботинки, сапоги и крестьянские башмаки...