Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
– Сегодня у нас прощальный вечер для отряда. Уезжаем, Петр Никифорович.
– Далеко?
– В Черный Яр.
– Горячее местечко. Может, пообедаешь с нами?
– Спасибочко, - поблагодарил матрос, - самим не хватит.
– Поделимся, доставай ложку.
– Нет уж, я покурю.
Никодимов протянул ему кисет и бумагу, спросил:
– Натворил дел англичанин, слыхал?
– Как не слышать? Весь город там. Раскапывают убитых. Но ничего, Киров вызвал с фронта отряд Аристова. Будут дела в городе!.. Из-за этих проклятых англичан и буза случилась на «Третьем Интернационале». Слыхали?
– Буза?
– поморщился Никодимов.
– Да ты сам посуди, Петр Никифорович, что они вздумали!..
–
– Кто?
– Да команда «Третьего Интернационала»!.. Пробрался к ним на корабль этакий фертик, краснобай-парень, ударил в склянку, крикнул: «Полундра, на бак!», собрал команду и повел такую речь: «Чего кораблю ржаветь на стоянке, когда убивают наших жен и детей? Айдате на Царицын! Айдате в Порт-Петровск! Бить англичан и Деникина!..» Команда не поняла, чего этот сукин сын хочет, устроила митинг, стала требовать поднять пары и немедленно идти в поход. Командир отказался. Его арестовали и посадили в трюм. Приехал командующий флотилией, того и на корабль не пустили… Ну, подняли наш отряд на ноги. Прибежали мы на корабль - и нас не пускают. Тогда мы стали кричать: «Мы с вами, ребята, возьмите нас в Царицын!» - Матрос глотнул воздух и, не переводя дыхания, продолжал: - В это время на катере подъехал Киров. Другого бы, ей-богу, не пустили на корабль, до того народ разгулялся, а тут делать нечего… Киров приехал!.. На палубе шум, гам, сутолока… Боцман подошел к Кирову этакой походкой и говорит: «Разрешите доложить, товарищ член Реввоенсовета, у нас тут небольшая заварушка вышла…» Но Киров не принял рапорта. «Доложите мне сначала, по какому уставу так встречают члена Реввоенсовета?
– говорит.
– С каких это пор вооруженные матросы революции разрешают споры, галдя на палубе?
– говорит.
– Вы кто - гимназистики в тельняшках или революционные матросы?» Вокруг раздался смех. Матросы стали окружать Кирова, каждый пытался что-то ему объяснить. Но Киров их не слушал и продолжал разносить. «Нечего смеяться! Я не прибаутки пришел вам рассказывать!
– говорит.
– Где командир корабля? Сидит в трюме. Где ваша дисциплина? Нет ее у вас! Да если бы завтра мы вздумали выступить против Деникина и англичан, разве доверили бы такой команде крейсер - нашу опору и надежду в морских боях? Водовозной бочки революция не доверит тем, кто голову теряет между двух сосен!» - Матрос глотнул воздух и на этот раз перевел дыхание…
– Ну а все же, чем закончилась буза на корабле?
– спросил Никодимов.
– Кончилось все благополучно, Петр Никифорович. Киров объяснил команде, какой урон понес бы флот, если бы крейсер выступил в бой раньше времени против сильного врага. Потопили бы его береговые батареи - и амба!.. А делу революции команда причинила бы большой вред. Ведь примеру крейсера могли последовать и другие корабли… Присмирела братва… Поняли… Фертика тут же вытащили в круг, устроили допрос. Оказалось, что он совсем и не матрос, его заслали к нам в Астрахань англичане из Петровска.
После обеда Василий снова укрылся с головой простыней и повернулся к стене. Он готов был плакать от обиды. В какие жаркие дни ему приходится лежать на больничной койке! Мысли, одна тревожней другой, не давали покоя: «Как идут бои в степи? Что с Оленичевом? Для чего вызван с фронта отряд Аристова? Какие события ожидаются в городе?» Он гадал, строил различные предположения, но ни одно из них не разрешало его сомнений.
Заходили больные и раненые из соседних палат. Они рассказывали о том, что происходит на улицах, как радуются падению Царицына и бомбежке разодетые мамзели и буржуи. Василий слушал и до боли сжимал кулаки: выкатить бы на перекресток батарею да дать картечью по всей белой сволочи!
Пришел отец. Василия удивило, что старик был с винтовкой и держался как-то загадочно в разговоре. Но Василий все-таки узнал у него про сегодняшний митинг на Эллинге по случаю постройки бронепоездов, про речь Кирова, про разборку какого-то старого корабля на броню. Одного не мог понять: зачем отцу дали винтовку. На этот вопрос отец только хитро подмигивал и посмеивался себе в бороду…
Когда он ушел, на душе у Василия стало еще тоскливее.
Вдруг он услышал песню своего отряда. Он отбросил простыню в сторону и вскочил с кровати. Ступил больной ногой на пол, вскрикнул от боли. Схватил костыли и в два прыжка очутился у окна. По улице, растянувшись на целую версту, шли бойцы отряда, его боевые товарищи. Шли запыленные, усталые, но с песней.
– Нефедов!
– крикнул Василий.
– Нефедов!..
Но никто его не услышал. Грозная песня гремела на улице:
На то мы красные орлы, Солдаты-коммунары, В штыки идем мы на врага, Бойцы идут за нами…Давно прошел отряд, а Василий все стоял у окна и смотрел на опустевшую улицу. Стало уже совсем темно, а он все стоял и стоял.
К нему подошел Корней Ильин.
– Тяжело тебе? И нам не легче. Ничего, не падай духом. Вот, к примеру, взять Петра Никифоровича, вожака нашего. Какой силы был человек! Какой разведчик! К белякам за «языком» ходил, не как другие, с винтовкой и гранатой, а с палкой и арканом. Подкрадется, оглушит, свяжет по рукам и ногам и тащит к себе в роту… А теперь часик походит, а два отдыхает на койке.
Но Василий ему не ответил. Он все смотрел в темную ночь. У него была своя дума.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
С утра в госпитале было шумно и людно. Раненые толпами ходили из палаты в палату, и всюду только и были слышны разговоры о ночных событиях в городе.
Подробности об этих событиях и другие новости Василий узнал от отца и Серафимы, которые зашли его навестить. Панкрат рассказывал, что ночью во время обыска в квартирах буржуев нашли много оружия и патронов. Арестована большая группа заговорщиков. Старик сообщил и более значительную новость: получена телеграмма Ленина Реввоенсовету: «Астрахань защищать до конца!»
Василия удивило, что отец и Серафима были в курсе последних событий.
– Откуда вы все это знаете?
– Об этом - потом, потом!
– Панкрат встал.
– Одевайся, пойдем в город. Ходить можешь?
– На костылях вроде бы и могу. Но выпустят из ворот?..
– Выпустят! Пообедаем дома, а там махнем в театр. Киров будет выступать на митинге…
За обедом Панкрат сказал:
– Раз с Астраханью все стало ясно, хочу тебя предупредить, Вася… Только, чур, уговор: никому ни слова, даже матери!..
Василий положил больную ногу на табурет и приготовился слушать отца.
Панкрат долго потирал бородку и переглядывался с Серафимой, страдальчески морщил лоб, произносил какие-то бессвязные слова.
– Тут дело, значит, такое… Сам понимаешь - каждый должен приносить пользу общему делу. Ведь правда, сынок?
– Правда, отец.
– Василий мучительно думал: о чем все-таки хотят сказать ему?
– Вот ты… любишь военное дело… лезешь в самое пекло.
– Панкрат с трудом подбирал слова.
– Одним словом, Василий, - нетерпеливо вмешалась в разговор Серафима, - мы собираемся на Кубань!
Панкрат облегченно вздохнул:
– Вот это я и собирался тебе сказать, сынок!
Василий рассмеялся, погрозил ему пальцем:
– Ты со мной не хитри, отец. Говори - зачем вам сейчас ехать на Кубань?
– Я пойду по своей части, Вася, на железную дорогу. Буду работать в мастерских, как и в Грозном…
– Зачем?
– спросил Василий, хотя уже все понял.
– Пустить под откос поезд с деникинцами… как ты думаешь, дело или не дело?