Грозный год - 1919-й. Огни в бухте
Шрифт:
Раскидав огненный клубок, тартальщик взялся за весла. Потом он достал новый кусок пакли, поджег его над фонарем и снова стал сеять огни в бухте.
Босой на одну ногу, размахивая мокрым ботинком, Тигран с радостным криком бегал по берегу. Сергей Миронович, очарованный зрелищем, стоял у самой воды, раскуривая трубку.
– Об этом действительно нельзя рассказать. Это надо видеть своими глазами.
– Вы правы, - сказал Алекпер-заде.
– Кто мог подумать!..
– Эй, эй, Зейнал!
– кричал Тигран.
Окруженный со всех сторон огнем, тартальщик стоял в лодке,
И в это время тревожно заревела сирена на Баилове, через мгновение ее подхватил десяток других сирен, и воздух наполнился сплошным воем, как при пожарах нефтепромыслов.
– Пожар!
– кричал Тигран.
– Горит Каспийское море!
Киров счастливо улыбался; лицо его было озарено пламенем.
Зейнал испугался рева сирен. Он потушил фонарь, сел на весла, стал грести к берегу. В тех местах, где огонь загораживал дорогу лодке, он бил веслом по воде, топил огонь, и огонь, казалось уже потухший, снова загорался на поверхности воды, так сильно насыщенной нефтяными газами.
Шофер обулся, побежал встречать Зейнала.
На Баиловской дороге уже гремели пожарные телеги и машины; по болоту со всех сторон с руганью, криками неслись сотни людей - здесь каждый был приучен с детства нестись стремглав на огонь: страшны пожары на промыслах - их месяцами не потушить. Кирову даже весело стало при мысли, что вот сюда, на берег, сбегутся «зубаловцы», которые еще час назад говорили на собрании об истощении нефтяных пластов в районе Биби-Эйбата, и, глядя на огни в бухте, на эти бесчисленные газовые фонтаны, убедятся, что тут же, рядом с безжизненными промыслами «старой площади», имеется новый нефтеносный участок…
Здороваясь на ходу с директорами фабрик, управляющими промыслами, секретарями партийных ячеек и райкомов партии, дожидавшимися его в коридоре и в приемной Центрального Комитета, Киров вошел в кабинет, бросил портфель на стол и, не раздеваясь, взял трубку телефона. Он позвонил в Азнефть. Но Серебровского не было, он еще не вернулся с дальних разведок, куда уехал дня три тому назад. Тогда Киров позвонил главному геологу Ахундову. Но того тоже не оказалось на месте. Киров позвонил ему домой. Ахундова и дома не было. Нашел он его после долгих поисков на квартире у одного из сотрудников треста.
– Чем могу быть полезен, товарищ Киров?
– с тревогой в голосе, но подчеркнуто учтиво спросил Ахундов, видимо немало удивленный этим звонком.
– Скажите… что вам известно про Биби-Эйбатскую бухту?
– Я не совсем вас понимаю, товарищ Киров. Я почти каждый день бываю на каком-нибудь промысле Биби-Эйбата. Долг службы и всякое такое…
Киров, точно от боли, зажмурил глаза: «Долг службы и всякое такое» - и забарабанил пальцами по столу.
– Скажите, нефть в бухте есть?
– Гм!.. Нефть! Вы слышали про бухту?
– По долгой паузе и какому-то неясному бормотанию в телефонной трубке чувствовалось, что Ахундов чем-то был смущен.
– Видите ли, Сергей Миронович, было время, тому уже минуло лет пятнадцать - двадцать, господа капиталисты бесились от безделья, им некуда было девать деньги, и вот они выдумали эту несчастную бухту… Бухта - это фантазия нефтепромышленников. Если вопрос этот интересует вас…
– Очень интересует! Иначе бы я не стал искать вас по всему городу.
– Тогда я кое-что могу приготовить для вас на завтрашний день. В тресте, должно быть, сохранилась кое-какая переписка и проекты. Но только все это зря! Я хорошо знаю, что в бухте не может быть нефти.
– Если не забыли, вы так же говорили о промысле «Солдатский базар». Помните?
– Пожалуйста, пожалуйста, - заторопился главный геолог, совсем не желая вспоминать ту злополучную историю.
– К завтрашнему дню я представлю подробный доклад.
– Мне бы хотелось знать сейчас!
– Киров явно был огорчен.
– Кстати, куда девался инженер Богомолов? Знали вы такого? Что с ним? Знают ли у вас его адрес?
– Вряд ли… Да, да, я вспоминаю этого чудака инженера! Говорят, с ним какая-то трагедия, он будто бы ослеп, куда-то уехал… Завтра мы непременно наведем справки…
Киров положил трубку, скинул плащ, с болью в сердце сказал вошедшему с папкой бумаг секретарю:
– Этот человек, как нарочно, ни разу меня не обрадует!..
ГЛАВА ВТОРАЯ
Автомашина осталась на дороге. Киров повернул в переулок. Переулок, шириной в сажень, шел в гору. Ветер дул навстречу, неся с собой тучи раскаленного песка и мелких камешков, сбивая с ног, срывая фуражку. Кирова нагнал Махмудов - секретарь Биби-Эйбатского райкома партии. Они взялись за руки и, надвинув фуражки на самые глаза, пошли вперед, то и дело поворачиваясь спиной к ветру.
У зеленых ворот они остановились и отдышались.
– Дом номер двенадцать. Здесь, наверное, и живет наш багермейстер, - обрадованно произнес Махмудов.
Киров вошел в калитку:
– Не райские ли врата мы открыли, Кафар?
Махмудов последовал за Кировым, захлопнул калитку. Огляделся вокруг.
Двор был маленький, размером не более тридцати квадратных саженей, и весь утопал в зелени. И хотя бы уже потому, что здесь было так много зелени, двор выглядел необычайно, ибо земля в районе Баилова и Биби-Эйбата была в песке, камне, нефти, и нигде не росло ни травинки. Но двор был не просто в бакинской зелени, которую еще изредка можно было встретить на окраинах города, - выжженной солнцем, изъеденной песчаными ветрами, чахнущей от безводья, - а в зелени свежей, ароматной, обильно напоенной пресной водой, хотя своей воды в Баилове никогда не бывало, ее привозили из города.
Забором огораживался этот чудесный двор с севера и востока, откуда обычно дули ветры; забор был подобен бастиону - массивный и высокий, в отличие от местных низеньких и развалившихся заборов, кое-как сложенных из плитняка.
В пятиугольных и круглых клумбах, окаймленных черепицей, неведомо какими судьбами попавшей сюда, росли гвоздики, астры, хризантемы, розы и тюльпаны; дальше, склонившись друг к другу, красовались два подсолнуха; горели огненно-красные гранаты в листве; ветки гнулись от тяжелых плодов на яблоне и груше; крошечные лимоны сверкали на двух невысоких деревцах.