«Грозный всадник», «Небывалое бывает», «История крепостного мальчика», «Жизнь и смерть Гришатки Соколова», «Рассказы о Суворове и русских солдатах», «Птица-Слава».
Шрифт:
Разин удерживал и не удерживал. Понимал он мужицкую душу. Да и ведь силой людей не возьмешь.
— Не держу, — говорил Разин. — Однако торопитесь. Рано бежите к стойлам. Рано. Тем, что пришли домой, дело еще не кончилось.
Правда, войско все время росло. Одни уходили, зато приходили другие. Но новый народ был необстрелянным. Без нужной военной выучки. В походах не закаленный. Ему и цена другая. Войско от этого слабло.
С Макаром Сазоновым Разин завел более крутой
— Уходишь?
— Отпусти, атаман. Тутошний я. Да я же свое сработал.
Разин вскипел:
— Работнички! А кому же Казань, Нижний, Владимир брать? Кому из Москвы выжигать боярство?!
— Да там же народ казанский, нижегородский… Каждому, стало, и брать свое. Найдутся и там людишки.
— «Свое»! — ругнулся Степан Тимофеевич. — Да если все врозь, что же у нас получится! Сила, считай, не в пальцах, а в кулаке. — Потом сказал уже тише: — Тут надо один к одному. Побьют нас бояре порознь.
Однако Сазонов все же ушел. Барин из их деревеньки бежал. Прибыл Макар домой — благодать! Мирно журчит Свияга. Для тебя и земля, и воля. Солнце тебе на небе.
Только рано радовался Сазонов. На помощь засевшему в симбирском кресле воеводе Ивану Милославскому спешили царские войска. Вел их снова князь Юрий Барятинский, тот самый, побитый Разиным в первом бою.
Один из дворянских отрядов и ворвался в деревню, в которой жил Макар Сазонов.
Схватили дворяне Макара. Люто его пытали. А потом для страха другим повесили.
Вспомнил, погибая, Макар Сазонов слова Разина, вспомнил, да поздно.
Побился Оскарка Чертенок с казаками об заклад, что первым ворвется в Симбирск.
За первой атакой была вторая. Однако держался симбирский кремль.
— Эх, пушек мало, пушек! — сокрушался Степан Тимофеевич.
Плохо было не только с пушками. Пищаль одна на десятерых. Пистолет один на целую сотню. Ходят разинцы в атаку с топорами, копьями, вилами.
Чтобы сберечь людей, дал Разин отбой к атакам.
Решил Разин рядом с одной из сторон кремля, поближе к стене, насыпать высокий вал. А потом от этого вала протянуть переходы к стене. И по переходам на стены кремля ворваться.
Две недели готовили восставшие вал. Насыпали его и ночами и днями. Вместе со всеми работал и Оскарка Чертенок. Таскал мешком землю. Бегал проворно. Казалось, лапти земли не касались.
Началась осень. Низко над Волгой ползли облака. На улицах ветер бросался пылью. В один из таких непогожих дней примчался к Разину всадник:
— Отец атаман, боярское войско идет к Симбирску.
Это к Симбирску подходил князь Юрий Барятинский.
Через день снова гонец:
— Отец атаман, боярское войско все ближе и ближе.
За этим и третий гонец примчался:
— Отец атаман, Барятинский рядом.
Не достроив до конца переходов, Разин дал команду к третьему штурму кремля. Расчет был таков: ворваться в кремль до прихода боярских войск.
Разинцы стали заваливать проемы между валом и крепостной стеной поленьями, бревнами, хворостом, создавая из них настил.
И хотя пули врагов косили людей нещадно, и хотя ударили пушки из крепости, не дрогнули разинцы. Настил рос, рос. И вот подошел к стене. Все выше он, выше. Еще немного, и откроется путь на стены.
— Ну держись! Ну берегись! — посылали разинцы угрозы в сторону крепости. — Ну-ка, Оскарка, берись за вилы!
И вдруг непредвиденное. С крепостной стены полетела вниз горящая пакля. В одном месте, в другом, в третьем, четвертом, пятом… Коснувшись сухого хвороста, она взметнула немедля пламя.
Все поняли: стрельцы поджигают настил.
— Вали больше! Больше вали! — закричал Разин, показывая на поленья. Он надеялся верхним слоем поленьев прибить огонь.
Но дерево было сухим. Гигантский костер зверем метнулся к небу.
На минуту у Разина мелькнула мысль: может, пламя пойдет на стены и получится то, с чем не справились в прошлый раз, — пожар, уничтожив настил, уничтожит и стены кремля.
Но ветер дул не с руки, гнал огонь не к стене, а к штурмующим, к валу. Попятились люди. Попятился Разин. У кого-то вырвался вздох:
— Эх, птицей на ту бы сторону!
И вдруг Оскарка Чертенок сорвался с места. Подхватил свои вилы, ринулся разинец в пламя.
Замерли все. И тут же:
— Леший.
— Оскарка!
— Чертенок!
Хотели люди вернуть смельчака. Но пламя укрыло героя. Прошла минута, вторая. И вот опять увидели все Чертенка. Уже там, за огнем. У самой стены. Жив, невредим Чертенок.
Как он взлетел на стену, никто не понял. Но он стоял на самом ее верху. И только одежда его горела.
Чертенок вдруг побежал по стене. Заработал, как пикой, вилами. Взлетали на вилах тела стрельцов. Взлетали и тут же снопами падали: направо — внутрь кремля, налево — по эту сторону.
Чертенок исчез со стены, словно растаял. Закрыл на минуту героя дым, а когда расступился — нет на стене Чертенка. Нет, словно людям все это привиделось. А может, и вправду привиделось? Может, и не было вовсе Чертенка там?
Перекрестились разинцы. Один — за добрую память героя. Другие, те, что в силы волшебные верили, — за вечную жизнь. Надеялись люди: а вдруг объявится вновь Чертенок?