Грозный змей
Шрифт:
– Пойдем, – просто сказала она. Она не могла представить слов, которые выразили бы ее мысли и чувства. Поэтому она открыла дверь.
Они прошли в низкую, окованную железом дубовую дверь, и Бланш тщательно ее закрыла. Поставила маленькую свечу, которую держала в руке, в походный подсвечник на низком шкафчике. Время текло очень медленно. Каждое ее движение казалось очень важным. Очень изящным. Очень красивым. Она поднялась на цыпочки, потянулась за чем-то.
«Надо было идти спать», – подумал он. Потом пришла еще тысяча мыслей.
Бланш вынула
– Если… – Голос у нее дрожал. – Если ты сделаешь мне ребенка, поклянись, что примешь его как своего.
– Бланш…
– Поклянись. Или бери свое вино и уходи. – Ее всю трясло.
– Бланш…
– Не смей со мной играть.
Он взял вино и сделал глоток, не отрывая от нее глаз. Нахмурился. Поцеловал ее. Это было легко – они как будто слились и стали одним. Надолго. Он почти пролил остаток вина.
А потом она твердо уперлась рукой ему в грудь. Она была сильная.
– Поклянись. Можешь не делать вид, что на мне женишься. Только пообещай, что ты не поступишь со мной так, как какой-то благородный ублюдок поступил с моей матерью.
Габриэль сел на сундук. В его разуме бродили тысячи мыслей. Половина их была об Амиции. А вторая половина разума была очарована.
– Я не то чтобы не стану клясться, – сказал он, – но если я поклянусь, то не смогу смотреть на себя в зеркало.
У Бланш перехватило дыхание.
– Я знаю, что ты женишься на королеве, – вдруг сказала она, – я знаю, кто я и кто ты.
Габриэль не удержался. Расхохотался.
– Нет, – сказал он. – Я могу представить себе много исходов, но этой цифры просто нет на костях. – Он улыбнулся ей. – Я, кстати, такой же бастард, как и ты.
Она наклонилась, как будто хотела внимательнее рассмотреть его.
– Правда?
Он встал. Он сдался ей. Ощущению ее тела, ее запаху, ее грязным волосам, вкусу ее губ и гвоздики, которую она только что жевала, – и тому, о чем говорил этот поступок.
– Государственный секрет, – прошептал он.
Она облизала губы:
– Я знаю, кто твои родители.
Он застыл. Она почувствовала, как напряглось его тело. Он сделал шаг к двери, но мир вокруг как будто стал эфиром. Он собирался сделать шаг, а вместо этого обнял Бланш. Он чувствовал ее тепло. Не думая, он стащил покрывало с ее волос, положил ладонь на затылок. Платье ее шнуровалось сбоку и сидело туго, как перчатка, но он все же нащупал голую кожу там, где шея переходит в плечо.
– Поклянись, черт возьми, – она оттолкнула его так сильно, что он упал на сундук, – или уходи.
– Больно, – сообщил он, и ему действительно было больно. – Клянусь на своем мече, что любой ребенок, которого мы сделаем, будет воспитан как мой. – У него перехватило дыхание. – И больше не делай мне больно.
Она рассмеялась.
Свеча погасла. В последнее мгновение она осветила Бланш, которая смеялась над его болью, а затем наступила темнота. Луна висела по другую сторону башни, а окно было закрыто ставнями. Что-то зашуршало.
– Кажется, я должен кое-что тебе сказать… – произнес он в темноту.
– Заткнись, – ответила она совсем близко.
Он нашел губами ее губы.
Потом она сказала:
– Сбоку. Я уже развязала шнуровку.
Он наконец-то дотронулся до ее голого тела.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Первая волна боглинов напала на новые укрепления вскоре после рассвета. Это никак нельзя было назвать настоящей атакой или даже пробой силы – боглинам нелегко пришлось в болотах, а ров у подножия холма уже заполнился болотной водой. Они бродили рядом, стреляли из пращи – новый трюк – и издавали мерзкие звуки.
Потом они отошли в молодой лес к западу от Дыры.
К этому момент лагерь, который люди разбили далеко за укреплениями, между деревней и старым фортом, уже проснулся. Изюминка повела два копья на первый земляной вал. Мэг полезла вместе с ними.
Мэг, не говоря ни слова, ткнула пальцем куда-то в северном направлении, и воздух там вдруг пошел волнами, как в жаркий летний день над горячим камнями.
– У меня шитье осталось, – улыбнулась Мэг и вернулась в лагерь.
Юный Филип, один из морейских рыцарей, слегка побледнел. Изюминка поморщилась.
– Я-то привыкла считать, что опаснее всех Том.
И отправилась проверять посты.
Идти пришлось долго. Получив в свое распоряжение два полных дня и несколько крестьян, сэр Джон сотворил маленькое строительное чудо. Низкий холм – а кое-где не такой и низкий, – прикрывавший Дыру с юга и запада, теперь увенчался длинным извилистым земляным валом, укрепленным деревом. Лес перед валом был расчищен почти на сотню шагов, до самого болота. Ели и клены свалили кучами.
Закрытые редуты, окруженные траншеями, защищали края стены. С запада холм подходил к ручью, который помогал ориентироваться. С востока холм вдавался в глубокое дикое болото. За спиной у Изюминки стоял на самой высокой точке старый форт. У нее не было людей удерживать его, но наверняка его будут штурмовать – и понесут тяжелые потери при попытке обойти укрепления с востока и проскочить мимо редута, где таился один сюрприз.
Она знала, как пахнет паленое мясо боглинов, и чувствовала этот запах. Наморщила нос, обменялась приветствиями с теми, кто сидел в южном редуте, облачившись в доспехи. Они уже настроились на драку, и теперь им было скучно.
– Еще подеремся, – пообещала она. – Господи, да только идиоты об этом мечтают.
Она выглянула из-за стены. Там было что-то живое – камень, выпущенный из пращи, просвистел мимо виска.
– Твою мать, – буркнула она.
Но она сама высунулась, и ей нравилось, когда ей отдавали честь. Это ощущение всегда было свежим.