Грозовая обитель
Шрифт:
— Не думайте, что я не знаю, каково вам приходится в этом доме. Все ополчились против вас, включая и меня, никто не поддерживает вашего стремления спасти старое имение. А между тем, Оррин Джадд гордился бы вами, Камилла. Хотя считаю, что вы зря тратите время и силы, пытаясь исправить то, что не подлежит исправлению. И это меня огорчает… потому что я предпочитаю, чтобы молодые, храбрые и безрассудные добивались успеха.
Взаимоотношения между ними каким-то неуловимым образом резко изменились. Настал долгий миг, в течение которого она, затаив дыхание, смотрела ему в глаза, и ей казалось, что время прекратило
Камилла безо всякого колебания подняла голову и доверчиво прижалась к Россу, оказавшись в кольце его рук. Теперь он уже не был мягким. Его рот крепко прижался к ее губам, так крепко, что ей стало больно. Такую же боль испытывало все тело, оказавшееся во власти жадных, сильных рук, но Камилле не хотелось, чтобы их хватка ослабевала. Когда Росс поднял голову, она обхватила руками его шею и встала на цыпочки, прижавшись щекой к его щеке, стремясь утолить нестерпимое томление, пронизывающее все ее тело, утолить желания, так долго остававшиеся под спудом, потому что некого было желать. Она действовала как завороженное, лишенное собственной воли существо. Но Росс внезапно взял ее за плечи и отстранил от себя, глядя на девушку мрачно, без улыбки.
— С вами не соскучишься, — сказал он.
Слова прозвучали неожиданно, как удар плетью; к щекам Камиллы прилила кровь, словно она получила увесистую пощечину. На мгновение она оцепенела, пребывая в немом и беспомощном смятении. Затем повернулась и убежала бы, если бы Росс не схватил ее за руку.
— Пойдемте, — произнес он таким спокойным тоном, как будто между ними ничего не произошло. — Я ведь сказал вам, что мы еще не кончили. Нас ждет кое-какая работа.
Словно не допуская мысли о ее сопротивлении, Росс повел Камиллу по тропинке к Грозовой Обители. Она не могла с ним бороться, не теряя достоинства, поэтому ей приходилось идти рядом, невзирая на шок, негодование и замешательство. Когда они приблизились к задней двери, Росс, все еще сжимая ее руку, поднялся на крыльцо и провел Камиллу в кухню. Там он удовлетворенно огляделся, не обращая внимания на состояние своей спутницы.
— С вашего позволения, я помою руки, — улыбнулся он. — Ведь вы собирались испечь хлеб, не так ли?
К удивлению Камиллы, этим они и занялись. Она снова, как завороженная, подчинилась ему, боясь освободиться от тумана, царящего в сознании, и взглянуть на происходящее под трезвым углом, опасаясь признаться себе в том чувстве, которое охватило ее под буком. Под руководством Росса Камилла приступила к выпечке хлеба; деловым, лишенным эмоций тоном он попросил ее вскипятить молоко, как будто не было ни восхитительного момента, когда она оказалась в его объятиях, ни последовавшего за ним шока.
— Чтобы все получилось как надо, — поучал он, — хлеб должен быть сдобрен большой порцией любви и веселого расположения духа. По крайней мере, так всегда говорила моя тетушка Отис. Она была самой веселой поварихой на свете. Воспоминания о ней связаны с желтыми занавесками и развешанными повсюду желтыми чайными полотенцами, так что у нее на кухне всегда сияло солнце, даже когда небо покрывалось тучами. Тетушка Отис воспитала меня, и она считала, что нет причин, по которым мужчина должен отказать себе в умении печь хлеб, поскольку оно возвышает душу. И была права.
Камилла слушала с большим интересом; спокойный тон Росса и вовлеченность в кулинарный процесс позволили ей несколько прийти в себя. Она четко следовала инструкциям своего наставника, и тесто оживало под ее руками.
— Где же был ваш дом? — спросила она, желая узнать об этом человеке как можно больше.
— На реке, вниз по течению, возле Джерси.
Теперь легко было задать следующий вопрос.
— Вы там выросли? А что случилось с вашими Родителями?
— Мама умерла при моем рождении, а отец, инженер, был так увлечен работой, что редко бывал дома. Как я уже говорил, он дружил с Оррином Джаддом и участвовал в разработке многих его проектов. Так что тетушка Отис взяла мое воспитание в свои руки.
Взглянув на крепкую фигуру Росса, на его блестящие каштановые волосы и улыбающийся рот, Камилла подумала про себя, что тетушка Отис прекрасно справилась со своей задачей. Тревожная нервная дрожь пробежала по ее телу, но Камилле не хотелось внимать предупреждению. Сожалел он о том, что поцеловал ее, или нет, — она испытывала к нему неодолимое влечение; это чувство было для нее новым и пугающим.
— Теперь, — инструктировал ее Росс, — нужно поставить тесто в теплое место, оставить его на пару часов и…
Она инстинктивно поднесла руку к губам.
— Так вот в чем дело! Я-то оставила тесто в прохладном подвале. Оно и не подошло.
Росс, улыбаясь, кивнул.
— Похоже на то, что дальше вы справитесь сами. Разомнете тесто, когда оно поднимется, чтобы улучшить его консистенцию, потом надо опять дать ему подняться. Потом еще раз размять — и можно ставить в печку. Вы сумеете ее разжечь?
— Если нет, то мне поможет Грейс.
Очевидно, Росс собирался уходить, хотя между ними оставалось так много невыясненного. И неопределенного. Но Камилла не могла задавать ему дальнейших вопросов. Не спросите же вы у мужчины: «Почему вы поцеловали меня, если намеревались этого делать? Зачем заключили в объятия, если я вам не нужна?"
— Меня ждет работа, — заявил он. — А вы вовсе и не обязаны упоминать о моей помощи. В конце концов, вы все сделали сами. Можете считать, что выдержали испытание.
Ее губы онемели и не желали растягиваться в улыбку. Камилла сумела только молча кивнуть, Росс вытянул руку и слегка коснулся ее плеча. Затем вышел из дома через заднюю дверь.
Камилла слышала, как он насвистывал, сворачивая за угол и направляясь к своему жилищу, которое ему нравилось тем, что располагалось в отдалении от Грозовой Обители. Росс насвистывал веселую мелодию, а Камилла не знала, плакать ей или смеяться.