Грозовой Сумрак
Шрифт:
– Не сейчас. До нового заката в моем времени.
С тихим стуком упала с лавки сумка с Рогом, когда Кармайкл резко поднялся, протягивая ко мне руки, крепко сжимая в объятиях и зарываясь лицом в мои волосы, которые я позабыла с утра заплести в косы. Шею обжег жаркий поцелуй, крепкий, отчаянный, наполненный той хмельной искренностью, тем бесповоротным отчаянием, тем блаженством единственного на всю жизнь острого до боли мига счастья, который неотступно следует за тем, что люди называют любовью. Это странное, недоступное ни ши-дани, ни фаэриэ чувство, которое заставляет людей забывать о себе, о доброте, чести и справедливости, которое
Я не могла понять ее, не могла прочувствовать – но это искрящееся золотом, льющееся жаркой волной ощущение, которое, кажется, можно собрать в сложенные лодочкой ладони и пить, как наполняющее силой хмельное вино, притягивает ши-дани так же верно, как магия сердца Холма. Как отвернуться от этой добровольно предлагаемой жизни, как отвергнуть сияние той искры, что люди называют душой? Невозможно и недостойно, как недостойно отвергнуть предлагаемую в дар кровь величественного волшебного существа…
Случается, что в Холмы приходят смертные, становящиеся слугами ши-дани, и все они уходят от нас, обожженные странной, недоступной для нас любовью. Уходят не только с волшебным даром, что ни отнять ни продать, но и с тоской, с незаживающей раной в сердце. И иногда возвращаются, как Там Лин, для того чтобы быть с нами вечно.
– Останови меня, Фиорэ, останови, молю тебя… – Пальцы Кармайкла скользнули по моей талии, нащупали узелок тонкого плетеного пояска. – Одного твоего слова будет достаточно – и я подчинюсь.
Жаркие, как лепестки пламени, поцелуи… Пьянящее, хмельное ощущение человеческой души, ослепительно-яркой птицей прильнувшей к моему сердцу.
С тихим стуком упал на пол украшенный медными бляшками плетеный пояс, с шелестом соскользнуло с моих плеч верхнее платье, переливающееся в зыбком лунном свете серебром, как свежевыпавший снег.
– Прошу тебя, возлюбленная моя госпожа, свет моего сердца…
Я обняла Кармайкла, целуя его в губы, перебирая пальцами встрепанные медово-рыжие пряди, испытывая жажду, столь же сильную, как когда-то давно, когда моим слугой, другом и любовником был Там Лин, рыцарь с пылающим сердцем.
Жажда жизни, жажда прикосновения души, «красная жажда». Река крови не утолит ее, магия Холма отгонит лишь на время, до тех пор, пока не обретет ши-дани утраченную при создании часть себя, пока не станет единым в двух искрах, в двух телах – или же не вберет в себя все то, что щедро предлагает пораженное любовью человеческое сердце.
– Не останавливайся, Кармайкл…
Маг тихо рассмеялся низким волнующим смехом, подхватывая меня на руки и унося сквозь шелестящую занавесь в спальню, позабыв об упавшей на пол сумке с Рогом, а я еле заметно вздрогнула, ощутив на лице прикосновение призрачной холодной руки.
За миг до того, как Кармайкл перенес меня через порог горницы, я увидела в отражении луны на оконном стекле медленно тающий силуэт волка с горящими призрачной зеленью глазами…
ГЛАВА 5
Тонкий пронзительный плач вызолоченной солнцем тростниковой флейты разносился над спокойными водами небольшого сапфирово-синего озера, лежащего в нескольких шагах от древа королей. Солнечный свет, проходя через кроваво-красные листья,
Я отняла флейту от губ, прислоняясь к теплому живому стволу сердца Холма и устало прикрывая глаза, чувствуя себя опустошенной, вымотанной, лишенной чего-то светлого и искреннего.
С тех пор как Кармайкл покинул Холм, в мире людей успело наступить лето, а мне показалось, что минула вечность и еще один день. Словно самый теплый лучик солнца был утрачен, погас самый жаркий лепесток огня в камине и пропал наиболее яркий оттенок в рыжине осенней листвы вокруг. Я не думала, что всего за несколько дней успею настолько привязаться к обремененному Условиями человеку, что золотой жар его души опалит меня так сильно и неотвратимо…
Кармайкл уходил на рассвете. Уходил по собственному желанию, несмотря на то что мог задержаться до вечерней зари. Уходил со словами, что нельзя слишком долго задерживаться в гостях у ши-дани, если не хочешь оставаться надолго.
А может, дело в Роге, что он унес с собой? В артефакте волшебного западного Холма, подарке древа королей, никогда ранее не покидавшего Осеннюю рощу, чтобы в любой момент можно было взять его в руки – и сыграть великую песнь, что отбросит Сумерки от домов ши-дани и из мира людей, переплавит волю и стремление в магию, открывающую и запирающую запечатанные двери. Может, потому мне и солнце кажется более тусклым, словно затянутым легкой серой дымкой, и мир вокруг стал каким-то неярким, окутанным туманом?
Я проводила Кармайкла до самой Алой реки, и лишь у белоснежного моста смогла выпустить его ладонь. Оставив ему на память тоненькое медное колечко, сквозь которое можно видеть то, что скрывается за иллюзиями ши-дани, да алый плащ, согревающий в холод и остужающий в жару, остающийся сухим в проливной дождь и выдерживающий скользящий удар разбойничьего ножа. Чудесные дары, с которыми обычно отпускают в мир людей званых гостей или же отслуживших свой срок слуг.
Знак прощания, после которого человеку непросто будет вернуться в Холмы.
Ведь Кармайкл уже дважды гостил в моем доме, и в третий раз он вернется лишь для того, чтобы остаться у меня навсегда. Не слугой и не гостем, а частью Осенней рощи, что будет существовать в Холме вечно, даже когда меня не станет. Люди сами не ведают, каким ценнейшим даром обладают, – несмотря на то что их жизненный срок зачастую смехотворно короток, душа их вечна. Даже Сумерки не могут заставить эту крошечную и неяркую на первый взгляд искру погаснуть – только ослабить на время. Фаэриэ, когда их срок приходит к концу, попросту рассыпаются, из живой стихии становятся обычным ветром, дождем или приливной волной. Искра магии, горящая внутри каждого из ши-дани, попросту возвращается в Холм, чтобы когда-нибудь влиться в новорожденного, подарив ему часть накопленных знаний и сил.