Грозовой Сумрак

Самойлова Елена Александровна

И я потянулась к этому кусочку моей осени, к этой янтарной драгоценности, к золотому солнечному лучику посреди стремительно спускавшихся на притихший лес сумерек – и пальцы мои коснулись гладкой поверхности ножа, что лежал в моей сумке. Я потянула его за длинную, тонкую рукоять с вплавленным в оголовье золотистым камнем, похожим на семечко с остреньким кончиком, – и в отполированном до зеркального блеска красноватом лезвии отразилась вначале клубящаяся у меня за спиной темно-серая туманная дымка, а затем и чуждое вытянутое лицо с черными провалами глаз, обрамленное тонкими хрупкими веточками вместо волос.

Взгляд сумеречной твари, пойманный в «зеркале»

дареного ножа, вдруг прояснился, и древесная нимфа посмотрела на меня уже более заинтересованно. Любимая игра в гляделки, устоять перед которой этот вид нечисти не может. С тех пор, как раскрывшиеся Сумерки выпустили в мир людей этих хищных призраков, прячущихся от солнечного света в древесных стволах, камнях или под водой, они не желают отказывать себе в удовольствии поиграть с жертвой, которая каким-то образом ухитрилась заметить их подлинную сущность. Иллюзии прекрасных обнаженных дев, что танцуют на тенистых лесных полянах или же ведут призрачный хоровод на поверхности прудов и заводей, притягивают неосторожных людей туда, где скрываются нимфы, – и тогда от человека к утру не остается и следа. «Затанцуют» до смерти призрачные девы, затянут в свой круг, наполненный безумным голодом и странной жестокостью.

В людских легендах до сих пор есть история-предупреждение о том, что нельзя в лунные ночи появляться у маленьких озер, на поверхности которых покачиваются розоватые лилии, или заходить в лес, куда не проникает солнечный луч. Потому что мало кто из смертных, не имея при себе холодного железа, устоит перед соблазнительными обнаженными нимфами, что ведут хоровод подальше от человеческих глаз. Заберут с собой прекрасные лесные девы, затанцуют-залюбят до смерти, да так, что следов не найдешь – словно провалился человек сквозь землю, не оставив после себя ничего – ни потерянного украшения, ни клочка одежды.

Всё правда. Почти. Но люди, как всегда, закрывают глаза на тени Сумерек, заменяя красивыми речевыми оборотами неприглядную действительность.

Круг нимф не просто «затанцует» до смерти. Стоит человеку попасть под чары сумеречных призраков, уйти подальше в лес, куда не проникают лучи солнца, как одна из прекрасных дев непременно спросит, желает ли их долгожданный гость, чтобы его раздели, и, получив согласие, действительно раздеваюточарованного.

Сдергивая тонкими, кажущимися хрупкими пальчиками вначале одежду, потом кожу, а под конец и куски плоти. Человек не чувствует ни боли, ни смерти – просто продолжает дергаться в кругу оголодавших призраков, пока не оголятся кости, пока не свалится он полуразодранным трупом на руки призрачных дев.

И тогда кровь впитается в иссушенную присутствием нимфы землю, сквозь плоть прорастут корни облюбованного сумеречным духом дерева, а кости перемелются в мелкую труху, что укрепит незримую крепость, защищающую нимфу от солнечного света.

– Ильен, – тихо, почти неслышно шепнула я, не отрывая взгляда от отражения сумеречного призрака на поверхности ножа. – Это нимфы, настоящие… Беги к озеру Керрех, туда они не последуют.

– Ты держишь ее взглядом? – Зимняя сестра попятилась, стараясь держаться подальше от деревьев, каждое из которых в любой момент могло стать прибежищем для жадного, голодного до крови и плоти существа, глядящего через мое левое плечо.

– Пока да… Беги, Ильен, я догоню. У меня в руках мояосень, я сумею.

Волчица неуверенно попятилась, отступила подальше от высоких мрачных деревьев с потемневшей листвой. Нимфа у меня за плечом еле слышно зашипела,

протянула к моей шее тонкую коричневую руку, похожую на гибкую ожившую ветку с тремя длинными отростками-пальцами.

Запах осени и родного дома стал сильнее, четче – и вдруг полянка озарилась теплым солнечным светом, пробившимся через завесу дождевых туч и накрывшим нас с Ильен золотистым спасительным лучом. Отражение сумеречного призрака в лезвии ножа пропало, я вздрогнула, словно пробуждаясь от глубокого сна, а моя зимняя сестра ухватила меня за подол платья, ощутимо дернула, выводя на узкую, освещенную солнцем дорожку.

Тонкая, ровная прореха в сплошном полотне дождевых облаков – как длинная резаная рана на живом теле, как след того ножа, что я судорожно сжимала в руке, а солнечный луч, отогнавший Сумерки – как сияющий клинок, отделивший нас от взбесившихся нимф, которые теперь даже не пытались скрыться. Они следовали за нами, от дерева к дереву, от камня к камню, через быстро бегущие ручьи и открытые поляны. Я бежала за Ильен, путаясь в длинном подоле платья, спотыкаясь о корни деревьев, едва успевая уклоняться от норовивших хлестнуть по лицу веток и отчаянно страшась выронить теплый, почти горячий нож, янтарь в оголовье которого мягко поблескивал, словно впитывал в себя тепло летнего солнца, на краткое мгновение выглянувшего из-за туч. Страшно бежать по зыбкой тропинке, освещаемой солнцем, пробираться сквозь густой кустарник – и думать о том, что, как только затянется просвет в плотном облачном покрывале, сумеречные нимфы сожмут кольцо, поведут хоровод, в пляске которого острые как лезвие меча коготки на кончиках тонких пальцев превратят нас с Ильен в кровавые ленты…

Озеро Керрех впереди – как огромное зеркало, когда-то давно оброненное великаном, проходящим через долину. Десятки ручьев, что несут свои кристально чистые воды в это озеро, отражение которого присутствует в каждом из волшебных Холмов, блестят под солнцем искрящимся капельным серебром, поют свою звонкую песенку каждую весну, первыми высвобождаясь из-под ледяного панциря.

– Фиорэ! – Ильен первой выбежала на крутой берег озера, нависающий над кажущейся черной водой, – в этом месте дно изобиловало омутами, глубокими и холодными, как глаза короля Самайна, – и обернулась, глядя на меня, с трудом взбирающуюся на косогор. – Строй переход поближе к своему смертному!

Если бы это было так легко!

Я упала на колени в густую высокую траву, коснулась пальцами влажной, по-осеннему холодной земли. Сердце так сильно колотится, что чудится, будто бы еще немного – и оно выпрыгнет из груди, прямо в руки сумеречных нимф, застывших на краю леса, как волчья стая, наконец-то загнавшая раненое, но еще способное сопротивляться животное к краю обрыва, откуда ему никуда не деться. Прохладный влажный воздух кажется тягучим, горячим, каждый вздох сопровождался острой колющей болью в боку. Как тут сосредоточиться на зеркальном переходе, если отдышаться-то толком не получается, лицо заливает горячим потом, а перед глазами то и дело вспыхивают черные звезды?

– Сестра, быстрее!

Разрыв в тучах затянулся, солнечные лучи, оберегавшие нас от Сумерек, медленно растаяли в сером пасмурном дне, а над озером поднялся холодный сырой ветер, пробирающий до костей. Нимфы, уже не таясь, двинулись к нам – тонкие, похожие на осиновые стволы, тела, хрупкие руки с тремя пальцами, неподвижное узкое безносое лицо с крошечным ртом и огромными провалами глаз. Движения плавные, текучие, словно сумеречные, состояли из воды и ветра, а не были облечены в странную, украденную у живых плоть.