Грозовые Земли
Шрифт:
Шаззад стонала, а мучительное наслаждение продолжалось, кажется, бесконечно. Она не заметила, когда это произошло, но Гассем целовал уже ее другую грудь, потом влажные соски ощутили прохладу воздуха, он поднял ее еще выше, а губы его блуждали по нежной выпуклости ее живота. Его язык лениво проник в пупок, и пульсирующий трепет пронизал все тело королевы. Он поднял ее еще выше, выпрямив руки безо всякого усилия.
Ее руки покоились на его мощных плечах, сначала пальцы поглаживали их, потом впились в кожу, потому что Шаззад ощутила его губы между своих бедер. Его язык извлекал из нее наслаждение, как музыкант извлекает музыку из своего инструмента. Слезы наслаждения пролились у нее из глаз, когда она почти погибла на краю исступленного безудержного восторга, но тут Гассем остановился.
Он опустил Шаззад. Ей казалось, что конечности ее лишены силы, ум — парализован, она не могла больше мыслить, остались одни чувства. Она облизывала его лицо, язык пробегал по длинному шраму, потом по губам и зубам. Она лизала его шею грудь, его жесткий мускулистый живот, на языке оставался вкус масла, пота и самца. Ноги не держали ее, будто в теле не осталось костей, она упала на колени, пытаясь развязать обессилевшими руками его пояс, и чуть не зарыдала, потому что он не поддавался.
Гассем сам поднял руку к бедрам, пояс и одежда, которую он удерживал, упали на пол, и она ощутила у лица его напрягшуюся мужскую силу, он водил по ее губам своей плотью, слишком большой, чтобы она могла полностью охватить ее губами. Она обняла его, руки ее скользнули по ягодицам вниз, к его бедрам, и она попыталась доставить ему такое же наслаждение, какое он только что доставил ей.
Гассем наклонился, его ладони охватили мягкие округлости ее ягодиц, он поднимал Шаззад вверх и раздвигал ей ноги. Бедра ее распахнулись, она опрокинулась на спину, не в силах удержаться без его поддержки. Она смутно сообразила, что упала на постель. Гассем стоял, удерживая ее бедра на весу, она охватила его ногами, его большое тело, казалось, разрослось, нагнувшись над ней. Шаззад протянула руки, но не смогла дотянуться до него. Руки бессильно упали. Он сжал ее груди, мял их, крутил болезненно напрягшиеся соски. Она чувствовала такое напряжение, что, не достигни она в скором времени разрядки, оно точно свело бы ее с ума.
Легко изогнувшись в бедрах, Гассем вошел в нее, заполнил ее, и она закричала. Его тело склонилось над ней, он обеими руками держал ее голову. Королева обнимала дикаря, и казалось, что тело ее удерживается на весу. Он приподнялся над ней на вытянутых руках и начал вторгаться в нее снова и снова, почти полностью выходя из нее и вновь погружаясь, и каждый его ритмичный толчок заставлял ее выгибать спину дугой, груди подкатывались под подбородок и ей приходилось придерживать их. Шаззад превратилась в беспомощное существо, и могла только изгибаться, стонать и ощущать волны наслаждения, пронзающие ее от макушки до кончиков пальцев.
Его неослабевающая атака заставляла ее сдвигаться все дальше, и наконец она уперлась ногами в покрывало. Задыхаясь, Шаззад ощутила, что силы возвращаются к ней, и она может приподымать бедра навстречу его движениям. Оба они были покрыты потом; животы их с хлопком ударялись друг о друга, и этот звук почему-то возбуждал ее еще больше. Она чувствовала себя такой живой, какой не была многие годы, ощущала окончание каждого нерва, каждый дюйм ее тела пел от необыкновенных ощущений.
Со стоном откинула она голову на подушку, шея болезненно изогнулась, низ живота, как расплавленный жидкий металл, заполнило наслаждение и вдруг взорвалось во всем теле. Королева пронзительно закричала в исступленном восторге, одновременно сожалея, что все уже кончилось.
Шаззад на несколько мгновений потеряла сознание, не в силах выносить наслаждение такой силы. Когда она вновь пришла в себя, волны наслаждения продолжали проходить по ее телу, но теперь более нежные, и Гассем все еще нависал над ней, улыбаясь и продолжая двигаться внутри нее медленными, долгими толчками. Потрясенная и восхищенная, Шаззад почувствовала, что в ней вновь нарастает возбуждение. Их бедра неистово ударялись друг о друга. На этот раз, достигнув пика, она ощутила, что и он напрягся в ее объятиях. Гассем проник невероятно глубоко и остался там, пульсируя, и Шаззад услышала его долгий, почти животный стон.
Еще долго она трепетала и содрогалась, лежа под ним, сердце ее бешено колотилось, она тяжело дышала, и королеве показалось, что она уже никогда не сможет вдохнуть достаточно воздуха. Ощущения были необыкновенными. Каждый дюйм ее тела саднил, даже губы распухли. Гассем медленно отодвинулся от нее, и она протестующе закричала, потому что не хотела его отпускать.
Она с трудом могла поверить в то, что чувствовало ее собственное тело; теперь ей казалось, что оно принадлежит кому-то другому, такими богатыми были эти ощущения. А Гассем возобновил свой земной, губительный танец жизни. Она обняла его и отдалась ему с радостью, очищенная от страха и сожалений, сознавая, что этот мужчина вновь сделал ее своей рабыней и что она в восторге от этого.
Глава тринадцатая
Анса не знал, есть ли хоть какой-нибудь смысл в этой бешеной скачке. Успеет ли он добраться до Шаззад раньше, чем Госс доставит Лерису к Гассему? Но и этого будет недостаточно. Необходимо найти королеву и сделать так, чтобы она успела послать свой флот и перехватить Лерису. Сможет ли даже самый быстрый кабо добраться до побережья скорее, чем доплывет корабль в то время года, когда сильные ветра дуют преимущественно на север. А ведь говорили, что эти чужеземные суда гораздо быстрее, чем лучшие невванские корабли.
У него оставалась единственная надежда на то, что плавание под парусом все же дело случая даже для лучших кораблей. Ветер может прекратиться или начать дуть в обратном направлении, несмотря на то, что это время года считалось надежным. Может начаться буря, которая заставит их спустить паруса или вообще свернуть с курса.
В противоположность этой вероятности кабо, которых он позаимствовал, были лучшими в мире, их разводили в королевских конюшнях в течение многих поколений. Они никогда не терпели лишений, из-за которых кабо с равнин стали меньше размерами и более непокорными. Равнинные кабо больше годились для тяжелых условий существования, но не могли сравняться с этими прекрасными животными в непрерывном беге на большие расстояния. Как только скакун начинал уставать, Анса пересаживался на другого, меняя седла во время движения, чему его научили, когда он был еще ребенком. Если и существовали на свете животные, которые могли вовремя доставить его к Шаззад, это были они.
Он не был так уверен насчет самого всадника. Из ран сочилась кровь, но он ожидал худшего. Приходилось напоминать себе, что это только боль, что раны, хоть и обширные, все же были поверхностными. Ни один внутренний орган не был задет. Острый край копья Гассема не сумел разрубить мускулы, защищавшие живот. Нервы тоже не перерезаны. Когда он доберется домой, сможет показать всем самый длинный шрам на всех равнинах и множество мелких, но он не умрет. Анса продолжал напоминать себе об этом.
Пока он скакал, день незаметно перешел в ночь, и снова взошло солнце, а он почти не обратил на это внимания.