Группа крови
Шрифт:
В течение ближайших трех дней Мышляев, Гаркун и Заболотный на собственном опыте убедились в том, что Барабану и его людям было известно давным-давно: направленный в живот автомат помогает в работе гораздо лучше самого горячего энтузиазма.
В основном это касалось, конечно же, Заболотного, который теперь, не разгибаясь, химичил в своей лаборатории. Гаркун и Мышляев тоже не сидели без дела: они трудились в поте лица, помогая Заболотному управляться с мельницей и котлом. Дело продвигалось вперед с пугающей скоростью. Все трое, не исключая даже Заболотного, отлично понимали, что действуют себе во вред, но установленный
И вот этот день настал – слишком быстро, как всегда настают подобные дни. Отвечая на вопрос Мышляева о ходе дела, Гаркун держал в руке хрустящую купюру достоинством в сто долларов США. Он знал, что его пальцы сжимают одну из самых совершенных подделок за всю историю печатания бумажных денег, а может быть, и самую совершенную.
От настоящей купюры ее отличало, пожалуй, только место, где она была отпечатана. Гаркун держал в руке собственную смерть и безуспешно искал способ отсрочить неизбежное.
Продолжая смотреть в глаза Мышляеву напряженным предостерегающим взглядом, Гаркун медленно вынул руку из кармана и положил купюру на стол. Мышляев уставился на нее, как на бомбу с часовым механизмом, отстукивающую последние секунды перед взрывом. Подошедший Заболотный принялся нервно протирать очки. Лицо у него было бледное, и выражение этого лица после того, как с него сбили спесь, стало почти человеческим.
– Вот, – сказал Гаркун, продолжая отчаянно сигналить Мышляеву глазами, – нужно проверить.
Мышляев оторвал взгляд от стола и посмотрел прямо в глаза Гаркуну. На какую-то долю секунды его осунувшаяся физиономия приобрела забытое выражение свирепого азарта. По пухлым губам проскользнула холодная ухмылка, и Гаркуну почудилось, что Мышляев подмигнул ему правым глазом.
У Гаркуна зазвенело в ушах, колени стали ватными и мелко задрожали руки. Подмигнул или почудилось? Что он задумал? Черт, мы в таком дерьме, что вытащить нас отсюда мог бы только он, Пашка… Неужели отважится?
Мышляев неторопливо вставил новенькую купюру в приемное отделение аппарата, с помощью которого проверял подлинность банкнот, и щелкнул переключателем. Сидевший на топчане охранник перестал любоваться завитками табачного дыма, подобрался и, вытянув шею, стал с интересом наблюдать за его действиями. Машинка стояла так, что охранник не мог со своего места увидеть результат проверки. Мышляев бросил на автоматчика хмурый взгляд исподлобья, каким обычно смотрят занятые важным делом люди на столпившихся вокруг зевак.
Гаркун неотрывно смотрел на красную лампочку.
Загорится или нет? Загорится или…
Красная лампочка так и не загорелась. Охранник продолжал тянуть шею, сидя на топчане. Заболотный водрузил на переносицу очки с треснувшим стеклом и уставился на работающую машинку, как на готовую к смертельному броску кобру. Это был момент его профессионального триумфа, но даже такой осел, как Заболотный, не мог не понимать, что в данном случае наградой триумфатору будет пуля в затылок.
– Ну
– Чего, чего, – устало отозвался Мышляев. – То же самое дерьмо, что и всегда. Ума не приложу, в чем тут дело.
Гаркун похолодел. Вранье Мышляева можно было легко проверить и обнаружить, а это могло означать только одно: Мышляев решился. И то правда, подумал Гаркун. Двум смертям не бывать, а к одной нас уже приговорили… Он посмотрел на Заболотного. Заболотный часто-часто моргал глазами за стеклами очков, переводя взгляд с Мышляева на Гаркуна и обратно. Гаркун мигнул Заболотному, и тот сразу перестал хлопать глазами. Лицо у него буквально на глазах посерело и вытянулось: он понял.
Мышляев выключил машинку, вынул купюру из-под стекла и смял ее в кулаке.
– Стоять! – заорал охранник, снимая ноги с табурета. – Куда, блин, гонишь? Барабан велел мне проверять! А ну, клади бумажку на место! Давай, давай, убогий, шевелись, пока я тебе ноги не повыдергал!
Мышляев с подчеркнутой неохотой расправил скомканную купюру и затолкал ее в приемный отсек аппарата. Охранник набросил ремень автомата на плечо, передвинул оружие за спину и, придерживая его локтем, склонился над столом.
– Ну, какого хрена ждешь? Включай!
Мышляев щелкнул клавишей. Гаркун напрягся и тихо отступил на шаг от стола, заходя охраннику в тыл. Тот немедленно повернул голову и окинул его холодным подозрительным взглядом.
– А ты куда, жаба горбатая? Я тебя не отпускал!
Воспользовавшись тем, что внимание охранника на секунду переключилось на Гаркуна, Мышляев сгреб со стола работающий аппарат и врезал им по бритому черепу бандита. Силы ему было не занимать, и бил он от всей души, но то ли машинка была легковата, то ли череп охранника оказался чересчур прочным – желаемого эффекта не последовало. Яркий свет внутри прибора погас, во все стороны с треском и дребезгом брызнули куски пластмассы, вилка шнура выскочила из розетки и упала на пол.
– Че-го, блин?! – с безмерным удивлением прорычал охранник, снова поворачиваясь к Мышляеву.
Падать без чувств он даже не подумал. Гаркун увидел багровую ссадину в том месте, куда пришелся удар, и это было все.
В следующее мгновение Мышляев получил сокрушительный удар в грудную клетку и отлетел к стене, нелепо размахивая руками. Охранник со зверским лицом потянулся за автоматом, и тут Гаркун, не успев ни о чем подумать, молча прыгнул вперед и мертвой хваткой вцепился в оружие. Драться с охранником он даже не пытался, отлично зная, что при его физических данных это выглядело бы просто смешно. Все, что он мог сделать, это задержать громилу на секунду-другую, чтобы дать Мышляеву возможность подняться. Он впился в автомат, как клещ, зажмурил глаза и изо всех сил обхватил ноги охранника своими ногами, мысленно готовясь к мучительной смерти.
– Ах вы, суки рваные! – с оттенком удивления взревел охранник, явно не ожидавший такого поворота событий.
Он резко повернулся на месте, выдирая из рук Гаркуна автомат. Его сильно качнуло, потому что ноги гравера продолжали сжимать его голени, но он устоял. Рывок был таким сильным, что Гаркуна отбросило в сторону. Он с грохотом ударился о край топчана и со стоном свалился на пол. В момент удара он услышал отчетливый хруст в боку и ощутил пронзительную боль в сломавшихся, как сухие ветки, ребрах.