Группа «Михал» радирует
Шрифт:
Под видом поисков жилья и закупки продовольствия я поехал в Пётркув и Гомулин. Здесь я узнал, что у Коси побывало гестапо, что арестованы Клюф, Квапиш, Михал Згид и еще несколько человек, которых я не знал и даже не предполагал, что они связаны с нашей группой. Итак, след оборвался. Убежденный, что рация тоже попала в руки гестапо, я вернулся в Варшаву. Позже, по рассказам непосредственных свидетелей событий, произошедших в Пётркуве, мне удалось частично восстановить их ход.
Вскоре после приезда в Пётркув Цитович через Эдека Згида познакомился с Косей, которая помогла ему снять комнату и передала «пропавшую» рацию. В это же время Янек через майора Сикорского организовал переброску второй рации в Краков. Здесь для него подыскали две квартиры, одну на улице Любеч, другую на Стшелецкой. Клюф собирал материалы на территории Кракова о передислокации немецких войск, получал информацию и от людей майора Сикорского.
1 июля Клюф приехал в Пётркув навестить свою невесту, жившую на
Получив эту записку, Тадек по просьбе Коси и Цитовича, которые поселились у него в Гомулине, выехал в Пётркув изъять передатчик. Однако по улице курсировали патрули, вертелись какие-то подозрительные личности. Он ждал до воскресенья, пока патрули не ушли. Затем пробрался к дому Коси, взял рацию, огородами перенес ее к Коженевской на улицу Лонковую и там спрятал.
Оставалось перевезти вторую рацию, отправленную в Краков. Тадек взял с собой одиннадцатилетнюю дочку своих знакомых и под видом торговца маслом и яйцами поехал в Краков. Забрав здесь рацию, он вернулся в Пётркув. Тут он узнал, что гестаповцы побывали в квартире на Средней, арестовали Бычинскую с дочерью и разыскивали Эдека.
В этой ситуации Тадек взял обе рации с квартиры Коженевских, погрузил чемодан с ними на подводу случайно подвернувшегося крестьянина, ехавшего в сторону Гомулина, а сам поодаль поехал за ним на велосипеде. При въезде в деревню крестьянин остановился, решив осмотреть содержимое чемодана. Поняв, видимо, что за груз попал к нему на телегу, он сбросил чемодан в колосящуюся при дороге рожь и что есть силы стегнул коня. Тадек погрузил опасный груз на велосипед и направился к живущему неподалеку Гемлю. Тот согласился подержать у себя чемодан только до следующего дня, да и то неохотно, поскольку знал, что у Тадека земля горит под ногами. Утром за чемоданом приехал Петр Дрызек и отвез его в Гомулин. Часть радиоаппаратуры Тадек спрятал потом у Романа Сендеровича, органиста гомулинского костела.
В Пётркуве радисту делать больше было нечего. Тадек по просьбе Цитовича организовал переброску одной рации из Гомулина в Жешув. После четырехдневной подготовки он погрузил рацию на телегу Петра Дрызки, и всей группой они двинулись через Пётркув, Сулеев в Радомь. Дрызек, Кося, Цитович и Тадек сидели на телеге, а братья Туховские сопровождали их на велосипедах в качестве охранения.
В пути их подстерегали всякие неудачи. В Пётркуве, на Сулеевской улице, слетело колесо и покатилось по улице на глазах у хохочущих над ними гитлеровцев, Местный кузнец отказался чинить телегу. Тадек решил все-таки добиться своего. Он попросил немцев, которые как раз привезли каток для утрамбовки строящейся дороги, взять их пассажирами в свою машину. За колбасу и водку они согласились довезти их до Радомя. Погрузив чемоданы, все перебрались в грузовик. Старший, хватив изрядную толику водки, уступил даже Косе место в кабине, а сам с автоматом уселся на чемоданах. Так они доехали до Радомя. Подвыпившие немцы сами помогли им достать билеты на поезд в Жешув.
Утром вся группа была на месте. Рацию поместили у одного механика, знакомого Эдека Згида, на улице Старова, на втором этаже. Вечером того же дня Цитович установил связь с Центром.
Закончив операцию по перевозке передатчика, Тадек выехал на несколько дней разведать укрепления на участке Ясло — Сандомир.
Цитович вел передачи в Центр ежедневно по нескольку часов в сутки. Чтобы не обращать на себя внимание жильцов дома, он никуда не выходил, а Кося перебралась на другую квартиру. Вскоре после переезда Кося заметила, что с ней раскланивается один железнодорожник из Пётркува, подозревавшийся в сотрудничестве с немцами. Старый инвалид Байсе, торговавший папиросами, предупредил Тадека, что и хозяин, у которого снимает комнату Кося, «плохой человек». В тот же день Тадек заметил, что над их домом пролетел самолет, а неподалеку стоит странного вида автомашина с откинутыми бортами. Было принято решение перебазироваться в Краков. Однако у Цитовича накопилось много радиограмм, и они решили задержаться еще на один день.
Во время сеанса передачи — это было около десяти часов вечера — Тадек выглянул в окно и увидел, что два соседних дома окружают гестаповцы, полицейские и солдаты. Передачу мгновенно прервали, Цитович сжег шифр и приготовился к обороне. Наблюдая из окна, Тадек и Цитович видели, как немцы обыскивали соседние дома. Одна группа направилась к их дому, но в квартиру, где находился передатчик, не вошли, так как она принадлежала механику, работавшему на авиазаводе и потому считавшемуся достаточно проверенным. Ничего не обнаружив, немцы готовились уже к отъезду. И в последний момент кто-то из немцев заглянул в кладовку возле дверей их квартиры и обнаружил там радиодетали. Они услышали крик:
— Ко мне! Эти сволочи здесь!
Раздался треск разбиваемой прикладами двери. Ворвавшись, немцы схватили Тадека. Цитович выпрыгнул в окно, но попал прямо в руки гитлеровцев.
Их доставили в гестапо в Жешуве, а потом автомашиной перевезли в Краков. Началось следствие, очные ставки. Через три месяца следствия гестаповцы расстреляли Цитовича. Тадека Квапиша и Юзека Клюфа отправили в концлагерь.
После неудачных попыток разыскать передатчик в Пётркуве я решил собрать собственными силами новый. С помощью Юрека Маринжа и Богдана Крыловича я установил контакт с радиоинженерами Симонисом и Ежи Зюлковским (по странному стечению обстоятельств моим тезкой), которые занялись сборкой передатчика. Дело это было кропотливое и опасное — немцы грозили расстрелом за укрывание радиодеталей. К тому же не хватало денег, деталей и помещения, где можно было бы монтировать рацию. Сборка затягивалась, мы так ее и не закончили — пришло освобождение.
В январе 1943 года Зофья Дуллингер дала знать из Павяка, что наших заключенных отправляют в Майданек. Были отправлены Игорь и Ирмина. Появилась возможность выкупить их из концлагеря через посредство одного немецкого чиновника в Люблине. Я попросил ее немедленно туда выехать и обстоятельно изучить возможности выкупа. В результате переговоров в Люблине Зофье было обещано выпустить Игоря за 50 тысяч злотых, если в его тюремном деле не окажется каких-либо особых пометок.
Следовало торопиться, используя неразбериху в лагере, связанную с огромным поступлением заключенных. Окончательно переговоры должны были завершиться на следующий день. Я тем временем готовил для Мицкевича временные документы. Оставалось решить, где добыть деньги. Пятьдесят тысяч — сумма довольно большая, а времени в обрез. Зофья предложила обратиться за помощью к своему знакомому Адаму Браницкому, которого в его среде прозвали «красным графом» за либеральные взгляды и просоветскую ориентацию. Тот дал нам нужную сумму на довольно длительный срок.
Но когда Зофья вернулась в Люблин с деньгами и документами, выяснилось, что выкуп невозможен, так как в деле Мицкевича значилось, что он приговорен к смерти. Все наши усилия пошли насмарку, но мы не оставляли своих товарищей и продолжали оказывать им посильную помощь, посылая посылки и деньги.
В это время прошел слух, что Арцишевский тоже переведен в Майданек. Увы, это не соответствовало действительности. Ни Гурницкая, ни мать братьев Жупанских, ни Стефан Выробек, содержавшиеся в Майданеке, этого слуха не подтвердили. Установить контакт с Арцишевским нам так и не удалось.
ЭПИЛОГ
О дальнейшей судьбе арестованных членов группы «Михал» мне удалось узнать только после войны по воспоминаниям тех, кто пережил кошмар тюрем и концлагерей.
Леон Ванат в своих воспоминаниях пишет:
«28 июля 1942 года в 11 часов утра к Павяку подъехал открытый грузовик. Он не остановился, как обычно, у входа в здание, а свернул налево. В машине, битком набитой до зубов вооруженными гестаповцами, привезли арестованных, которых сразу же поместили в тюремную больницу. Мицкевич был без сознания. У него оказался простреленным череп, но мозг задет не был. Крупович была ранена в печень и находилась в таком тяжелом состоянии, что ее не стали даже оперировать. Арцишевского, раненного в бедро, перевели вскоре в 1-й отдел и содержали в карцере…
Всех троих сразу же стали допрашивать. Их истязали, мучили, потом попытались сломить посулами, обещая интернировать как офицеров, если они дадут показания.
Ирмину Крупович, когда она почувствовала себя лучше, из больницы тоже перевели в 1-й отдел, в карцер, где она просидела три месяца. 17 января ее отправили в концлагерь в Майданек. С этой же партией прямо из тюремной больницы в Майданек был отправлен радист Игорь Мицкевич…
Миколай Арцишевский, командир группы парашютистов «Михал», остался в Павяке, в карцере. Его продолжали допрашивать.
Держался он стойко, несмотря на зверские истязания. Гестапо обещало ему после следствия перевести в лагерь для военнопленных. Но он этому не верил.
И вот наступил памятный день 11 мая 1943 года. В тюремную канцелярию вошел офицер гестапо гауптштурмфюрер Пауль Вернер. Со зловещей усмешкой на лице он приказал доставить Арцишевского. Когда того привели, Вернер с помощью переводчика, заключенного Теодора Мюллера, довольно доброжелательно — как всем показалось — беседовал с ним в комнате, соседней с канцелярией. Потом Вернер приказал вывести Арцишевского в коридор, а сопровождавшему его конвоиру крикнул:
— Расстрелять!
Это прозвучало как гром среди ясного неба.
Вернер ушел, а конвоир и Арцишевский зашли еще и канцелярию. Миколай, видимо, понимал, что это конец. Мы попрощались взглядом.
В сопровождении конвоира, державшего в руке пистолет, Михал шел к воротам. Шел выпрямившись, без пиджака, с непокрытой головой…
Издали до меня донеслось глухое эхо выстрела» [29] .
29
Л. Ванат. За стенами Павяка. Варшава, 1960.