Грузовики «Вольво»

Лу Эрленд

Амалия Бергстрём уехала в Стокгольм и стала владелицей шляпного магазина, открытого еще ее бабушкой. Об Амалии можно говорить долго, но ограничусь лишь тем, что она не пожелала связывать себя замужеством и позволяла себе курить на улице задолго до того, как общественное мнение дало женщинам такое право. Из конфирмантов 1925-го самая необычная судьба выпала Сикстену Перссону. Он тоже любил путешествия и походы, но у его родителей, в отличие от фон Боррингов, денег не было. В начале тридцатых Перссон вдруг поддался своей страсти к приключениям и летом на веслах спустился по Ванерен, вышел в море, пересек Каттегат, затем по каналам через Германию добрался до Дуная и, наконец, до Будапешта, где и познакомился с милой девушкой — купил у нее в пекарне булочку. Домой Сикстен не вернулся, пережил в Венгрии и немцев, и железный занавес. Он работал сторожем в Академии живописи, а в свободное время рисовал акварели, но не показывал их никому, кроме жены и детей, хотя его работы были куда качественнее многих так называемых картин так называемых художников.

Карл Густав Свенссон остался дома. Он вступил во владение хутором, женился, родил троих детей,

был активным прихожанином и живо интересовался насущными проблемами коммуны Эда, пока не обрел вечный покой (как написала его семья в извещении о смерти Карла Густава) в середине восьмидесятых.

Подобно ему, остальные конфирманты 1925 года тоже остались в Швеции, в основном в родном Вермланде, прожили нормальные, ничем не примечательные жизни и умерли, насколько нам известно, от естественных для Швеции причин: от инфарктов, от инсультов, от рака, погибли в автокатастрофах и прочих несчастных случаях. Пара человек спились, один повесился — но никто не добрался, например, до Африки, хотя многие поездили по миру с большой пользой для себя. Короче, тут речь не о них, просто к слову пришлось, вот я их и помянул.

* насчет до сих пор работающих радиоприемников, починенных Бруром Фолке Эдквистом.

Любопытно, что речь как бы невзначай, но очень уж кстати зашла об этих радиоприемниках, ибо всего полгода (или чуть больше) тому назад внучка Брура Фолка — Хиза Бимстер (урожд. Эдквист), — когда однажды ночью ей не спалось, достала с чердака такой радиоприемник и до самого утра слушала разговор в прямом эфире. Причем у нее были и другие приемники, но Хизе почему-то приспичило достать именно этот. Но и это еще не все: она включила радиостанцию, никогда прежде ее не интересовавшую. Одному из позвонивших в студию тоже не спалось, он клял бессонницу, жаловался, что нет у него в жизни родной души, и говорил о том, что никак не может взять в толк, почему такой отличный парень, как он, прозябает в одиночестве. Дом он построил (с двумя ванными). Умеет готовить на гриле и похудел за последний год на двадцать семь килограммов благодаря регулярным упражнениям на батуте, для того и купленном. Хиза запомнила имя мужчины и поняла, что он хозяин маленького заводика на Среднем Западе, выпускает модели самолетов. По голосу незнакомца она почувствовала, что это тот единственный, тот принц, которого она ждала всю жизнь и уже почти не надеялась встретить. Поэтому на следующее утро она не пошла на работу, а сложила вещи в свой небольшой автомобиль и поехала в этот городок на Среднем Западе, позвонила в дверь, и вскоре они с владельцем заводика поженились, Хиза с радостью поменяла фамилию на Бимстер и теперь вместе с мужем выпускает самолетики, и оба они отлично спят по ночам, и все у них в общем и целом замечательно.

Согласитесь, что эта история примечательна сама по себе, но я сообщу вам кое-что еще более любопытное: модель, сделанную именно на этом заводике, подарят на шестилетие сыну Допплера Грегусу *, когда через полгода дорога наконец приведет его отца домой. Естественно, пока Допплер этого не знает, в отличие от меня (автора). А я уже в курсе, потому что сам всю эту историю пишу и придумываю. И без меня этот маленький мирок не существовал бы. Как ни крути, но до такого надо еще додуматься — что внучка эмигранта из Вермланда сегодня замужем за хозяином того самого заводика, где выпустили полученную Грегусом на день рождения игрушку. Право же, иной раз одно связывается с другим очень элегантно. Жаль, в другие разы одно к другому никак не удается приставить. Хоть плачь.

* насчет Допплера и его сына.

Допплер с сыном появятся в романе еще страницы через четыре, а то и пять, но я (автор и создатель) решил упомянуть их раньше — мне казалось, в этом есть что-то эдакое, симпатичное, но теперь я вижу, что так вот, походя, приплести их — идея не самая удачная, она как бы предполагает, что читатели в курсе, кто эти папа с сыном такие. Некоторые действительно знакомы с ними по предыдущему роману, но не читавшие его могли расстроиться, что проморгали нечто важное, и даже почувствовать себя из-за этого какими-то тормозами, а все из-за моей дурости. Прошу прощения.

Прежде чем двигаться дальше, я (автор то есть) должен сказать вам еще одну вещь. Давно пора. Я, как вы заметили, пару раз подступался к этой теме, но решимости не хватило. Все-таки это довольно неординарный случай, а мне не хочется, чтобы меня обвиняли в том, будто я ради дешевой скандальности выдумываю гадости. Я как раз ратую за реализм, и мне важно, чтобы человек, потративший время на мои опусы, нашел их вполне правдоподобными, хотя все в книге действительно придумано мной. Немного успокаивает меня то, что реальность часто превосходит наши самые смелые фантазии. Жизнь подчас закручивает такие сюжеты, которых ни писателю, ни сценаристу не простили бы. Короче: мы — такие, как я, — не можем отказываться от правдивых историй только потому, что они кажутся придуманными.

Я хотел вам сказать, что Май Бритт употребляет запрещенные вещества. Она делает это ежедневно. Старушка курит марихуану, короче говоря. Или это называется гашиш? Возможно, я (автор) остался последним, кто в этом не разбирается. Но не суть важно. Пристрастилась Май Бритт к дурману после истории с попугаями. Судебный приговор совершенно подкосил ее, но она все же не теряла надежды купить себе новых попугайчиков и стала ездить в город, в Карлстад. Однако хозяин зоомагазина был начеку, видимо узнал Май Бритт, поскольку местная газета освещала «процесс о попугаях». Он не только отказался продать ей попугайчиков, но вскоре вообще перестал пускать ее в магазин: видите ли, это

создает плохую ауру — такогочеловека нельзя подпускать к птицам так близко. Май Бритт не сдавалась, стояла со своими лыжными палками под окнами магазина и терпеливо дожидалась того дня, когда хозяин заболеет и вынужден будет нанять временного работника себе на подмену (например, через «Manpower», если эта фирма имеет отделение в Швеции, в чем практически не приходится сомневаться, поскольку речь идет о большой и гораздо более, по сравнению, например, с Норвегией, густонаселенной стране, к тому же в Швеции, как известно, есть вообще всё, почти). Но у этого вредного хозяина железное здоровье, он о болезнях и не слышал. Он ест только здоровую пищу. Физическими упражнениями занимается, не поверите, каждый день. И принимает витамины. На самом деле он пьет их слишком много, не знает, видимо, что большинство жителей Западной Европы получают достаточно витаминов с пищей. В общем, типичная жертва витаминной истерии, уверовавшая, что для полноценной жизни необходимо горстями есть витамины. Надо надеяться, в будущем все это ему еще аукнется, но пока хозяин зоомагазина здоров как бык и за все месяцы, пока Май Бритт наблюдала за ним, не пропустил ни одного рабочего денечка. Поскольку она постоянно торчала перед зоомагазином, то в конце концов привлекла внимание некоего молодого человека, который и сам постоянно ошивался в этом квартале. Он заподозрил в Май Бритт конкурента и решил отстоять свои права на эту территорию. Но так как Май Бритт не смогла понять ни одного слова из его речи, то из потенциальных врагов они довольно скоро стали в некотором роде товарищами по увлечению. Если называть вещи своими именами, то он ее «пушер». И случилось это как нельзя более вовремя. Потому что Май Бритт совсем доходила, тут двух мнений быть не может. Боли в ногах стали нестерпимыми, а отчаяние загоняло ее в угол, самый мрачный угол во всем Вермланде.

Этот малый (давайте назовем его Орвар, в основном потому, что у него волосы растут от самых бровей, как у одноименного ведущего шведской телепрограммы, но также и по другой причине) обратил внимание на Май Бритт. И понял, что ей надо. Иногда одного этого: чтобы тебя увидели, лично и конкретно тебя, выслушали и вошли в твое положение — достаточно, чтобы решились все проблемы. Как то и произошло с Май Бритт. Орвар отнесся к ней с пониманием: он вручил ей пакетик качественной марихуаны и объяснил, что и как делать. Это стало для Май Бритт спасением, сняло физическую и душевную боль и открыло перед ней неожиданные горизонты в таком возрасте, когда жизнь почти никогда не наполняется новым содержанием — даже если человек окажется таким редкостным долгожителем. Но наша Май Бритт вполне жива и держится за Орвара как за соломинку в жизненном море. Примерно раз в полторы недели она приезжает в Карлстад и покупает несколько десятков граммов (для личного потребления, естественно, подчеркну я на тот случай, если кто-то из власть предержащих прочитал сейчас это и уже строит планы грандиозной облавы, к вящей своей славе и почету: Май Бритт никогда не перепродает траву, хотя сама употребляет ее активно).

Ну вот, теперь все сказано. И я (автор) сделал это не потому, что пагубная привычка Май Бритт мне нравится. Совершенно нет. Я скорее готов отсоветовать читателям следовать ее примеру, но дело в том, что не рассказать этого означало бы утаить довольно существенные подробности о жизни Май Бритт, а это мне претит.

* * *

И вот в эту вермландскую жизнь входит путник. Это Допплер — Андреас Допплер, норвежец. При нем годовалый лось Бонго и сын Грегус. Лось бредет по тропинке вслед за Допплером и тянет волокушу, на которой спит Грегус. Хотя время позднее, ничто не указывает на то, что Допплер собирается искать ночлег. Правда, вечер чудесный. Начало июня, светло, тепло. Наш Допплер уже вполне приспособился так странствовать. Они в пути много недель, из Осло их небольшой отряд вышел довольно давно. Когда именно, Допплер не может сказать, он сбился со счета. При их нынешнем образе жизни нет смысла вести счет времени. День да ночь — сутки прочь, вот и всё. Спать они устраиваются в каком-нибудь сарае или хлеву, несколько раз забирались в чьи-то летние домики, вели себя скромно, аккуратно: топили печь, лакомились концентратами из пакетиков. Днем они идут, изредка пересекая шоссе или широкую просеку, но в основном просто через лес по протоптанным зверьем тропам. Допплер с помощью миниатюрного компаса следит за тем, чтобы они держали курс на восток, но, видно, пока еще он не понял, что они уже в Швеции, иначе он бы сбавил ход и вздохнул с облегчением: дошли. Он знает, что они уже близко, но увидеть посреди леса, за каким деревом заканчивается Норвегия и начинается Швеция, невозможно. А Допплер доверяет только своим ощущениям, и пока он лично не убедится, что они вошли в Швецию, он не остановится, никакие соображения, что они «наверно» уже пересекли границу и «судя по всему» идут в глубь Швеции, на него не действуют. Факты, пожалуйста. Поскольку там, где они в последний раз пересекли дорогу, не было указателя и местные жители им не встречались, то Допплер жестко ведет свое воинство дальше.

Как он вообще попал сюда?

Шут его знает. Можно, наверно, сказать, что Норвегия стала тесна для него, что он засиделся в ней и решил обойти окрестности. Взял и сбежал с праздника. Все еще сидят за столом, галдят, веселятся, ждут, что принесут кофе и сигары, а Допплер раз — и ушел не попрощавшись.

Он чего-то ищет. Хороших людей. Порядочности какой-то.

Поживем — увидим.

* * *

Ближе к полуночи странная процессия — два человека и лось — выходит из лесу и оказывается на вспаханном поле. Неподалеку виднеется дом, большое дерево перед ним и сарай. Усталый Допплер аккуратно проводит Бонго среди рядов цветущего картофеля к дому. Из кухонного окна льется свет; приглушенная музыка: вязкие ритмы и необычный бас — сочится сквозь стены дома, что наверняка (если у кого-то оставались сомнения) говорит о том, что дом старый *.