Грядет царь террора
Шрифт:
— Не-е-ет! — заорал Краснов, бросаясь к Брыксину.
В последний, самый решающий миг, он успел правой рукой перехватить кисть руки Мабуты, а левой схватить его за шиворот и удержать на какой-то миг над пропастью. На большее у него, наверное, не хватило бы сил, но тут подоспели другие оперативники и вытянули тело Брыксина обратно на крышу.
— В Управление его! — приказал Краснов своим сотрудникам, осторожно разглядывая пробирку с чумным штаммом на свет. — Все хорошо, что хорошо кончается…
Глава 20. «Твой путь во мраке»
Французский врач Тиссо — современник доктора Самойловича — мудро заметил, что движение само по себе может заменить в благоприятном воздействии на человеческий организм любое другое средство, но все лечебные средства мира не смогут заменить действия движений.
Данила Самойлович, безусловно, как образованнейший человек своего времени, просто не мог пройти мимо трудов французского коллеги и всячески проводил в жизнь его идеи, поскольку на самом себе испытал всю пользу его открытий.
Быстро восстановить здоровье, подорванное на ликвидации эпидемии чумы в 1771 году, доктору Даниле помогли именно комплексы движений или, как бы их сейчас назвали, физических упражнений, рекомендованных Тиссо и разработанных для себя и своих больных самим Самойловичем. Теперь он старался меньше ездить на двуколке, предпочитая больше ходить пешком, а потом вообще перешел на бег. Многие москвичи в те давние годы удивлялись виду худого, поджарого человека в напудренном парике, который несся куда-то как угорелый.
Как писал сам доктор Данила в дневнике, такие нагрузки постепенно помогли ему избавиться от одышки и перебоев в сердце, болей в спине, исчезли даже спазмы в желудке, от которых Самойлович страдал еще со времен учебы в лекарской школе…
Мысли о работе не оставляли меня ни на минуту. Даже когда вспоминал о Лене, о ее пребывании в секте «Дети Шивы», я и тогда вольно или невольно размышлял о судьбе доктора Данилы, делал какие-то заметки, что-то запоминал. Данила Самойлович на все это время стал как бы незримым моим спутником и советчиком.
Звонок от секретаря господина Нгомо прозвучал на этот раз поздним вечером.
— Владимир Аликаимович очень хотел бы с вами срочно повидаться, — произнес знакомый по прежним звонкам ласковый женский голос. — Через час за вами подъедет наша машина…
— А на завтра перенести нельзя? — поинтересовался я, так как мне совершенно не улыбалось в столь поздний час тащиться в центр города, чтобы довольствоваться лицезрением мулата Нгомо и его пациентов.
— Нет, господин Нгомо очень рассчитывает на вашу консультативную помощь, — проговорила женщина и как бы между прочим добавила: — Аванс вам заплачен…
— Ну что же… — неохотно ответил я. — Надо значит надо. Я жду!
Машина прибыла тютелька в тютельку, ровно через час. Я даже заметил по секундной стрелке часов. Когда мне позвонили, на моих электронных было двадцать два часа пятнадцать минут тридцать три секунды, а в двадцать три часа пятнадцать минут тридцать три секунды ко мне в квартиру уже звонил тот же самый водитель, который отвозил меня на Плющиху и обратно раньше.
Я спустился с ним к машине с затемненными стеклами, сел в салон и только тут обнаружил рядом с собой на заднем сиденье того самого молодого человека с бритым черепом, которого видел однажды в центральном офисе общины.
— Здравствуйте, — вежливо произнес он, ощерив в улыбке мелкие острые зубы, чем-то напоминавшие акулью челюсть.
— Приветствую… — проговорил я, хотя мне очень не понравилось его столь близкое со мной соседство в настоящий момент.
Водитель тем временем сел за руль и, захлопнув дверцу со своей стороны, завел мотор.
— Мы на Плющиху? — на всякий случай спросил я.
— А то куда же… — как-то не очень уверенно ответил водитель, не поворачивая головы.
Но машина почему-то поехала совсем не в ту сторону, как я предполагал. Вместо того чтобы выехать на Бульварное кольцо и по нему доехать до Смоленской площади, а затем свернуть на Плющиху, «мерседес» с затемненными стеклами сразу повернул с Сущевского Вала на Варшавское шоссе и на большой скорости понесся в сторону Чертаново, а затем к выезду из города.
— Куда это мы направляемся? — снова спросил я, теряясь в догадках.
— Проезд через центр закрыт, — ответил водитель. — Придется добираться через МКАД.
— Да, но по Кольцевой автомобильной дороге ехать гораздо дольше, — заметил я. — Можно было бы проехать по набережным…
— Я плохо знаю путь по набережным, — признался водитель, как-то странно посмотрев на меня через зеркало заднего вида над своей головой.
Вот тогда-то я и почувствовал неладное. Меня определенно хотели вывезти из Москвы, в этом не могло быть сомнений. А зачем, с какой целью? Может быть, мои подозрения в отношении преступлений секты не лишены оснований и от меня просто решили избавиться, как от нежелательного свидетеля? Тогда дело плохо и мне немедленно надо что-то предпринимать, чтобы спастись.
Подумав так, я, на свое счастье, увидел поравнявшуюся с нами милицейскую машину в соседнем ряду движения. Не долго думая, я опустил ветровое стекло со своей стороны, а затем замахал рукой и заорал что было сил:
— Помогите! Спасите! Это похищение!..
Но тут сзади в левое предплечье прямо через ткань пиджака и рубашки мне вкололи шприцем какой-то препарат. Я почувствовал только боль от укола и тут же потерял сознание. Правда, в последний момент я еще успел услышать, как наш водитель оправдывался перед гаишником, остановившим «мерседес»:
— Да нет, офицер! У нас все в полном ажуре. Просто товарищ немного перебрал за воротник в ночном клубе и все такое… Вот доставляем его домой в целости и сохранности. Он живет в Северном Чертанове…
А потом был полный провал в сознании.
Очнулся я, как выяснилось позже, через сорок восемь часов. Ничего себе! Ровно двое суток мое бесчувственное тело было «предметом контрабанды». Меня сначала вывезли из Москвы, затем доставили в Чечню, а там уже перевезли в Шатойский район, граничащий с «самостийной» Грузией, и подняли в горы на высоту чуть ли не две тысячи метров над уровнем моря, где находился небольшой аул, который назывался, кажется, Ичкер-юрт.