Грязь. Motley crue. Признание наиболее печально известной мировой рок-группы
Шрифт:
Томми и я решили сопродюсировать альбом с парнем по имени Скотт Хамфри (Scott Humphrey) у него дома, который делал кое-какую техническую работу с Бобом Роком на «Feelgood». В чем мы нуждались, так это в ком-то, кто мог бы сказать нам, что мы дурачим самих себя, пытаясь записать какой-то электро-гранжевый альбом с Кораби. Но Скотт Хамфри не был этим “кем-то”. Инженер, очень хорошо разбирающийся в программе для компьютерной студии под названием «Pro-Tools», Хамфри никогда прежде не продюсировал группу. Он усаживал меня и говорил, “Ты написал все великие песни «Motley Crue». Мне не нужен Томми, пишущий песни. Он думает, что он может писать, но всё, что он делает — всю неделю слушает кого-то, а потом копирует их. Его тексты
Затем Скотт оттаскивал Томми в сторонку и шептал ему на ухо: “Никки устарел. Он всё ещё цепляется за 80-ые. Тебе нужно самому писать песни. Тебе необходимо использовать барабанные сэмплы и техно-бит и делать более современную музыку. Ты же видишь, что происходит”.
Он был абсолютно не способен иметь дело с двумя такими гигантскими эго, как Томми и я. Кто находился в комнате, тому он и целовал задницу. За исключением Мика, у которого не было никакого эго. Скотт начал убеждать нас в том, что Мик — плохой гитарист. Когда Мик покидал студию, Скотт утягивал меня в сторону и заставлять сыграть что-нибудь на гитаре. Затем он делал из этого сэмпл, пропускал его через какие-то шумовые фильтры и заменял им партию, сыгранную Миком. Так, впервые за нашу карьеру, мы начали настраиваться против Мика, думая, что он фактически тот, кто сдерживает нас, потому что считает, что блюз и классический рок это единственные жанры музыки, которые имеют значение.
Довольно скоро «Motley Crue» превратились в дикое шизофреническое животное, настолько уродливое, что это звучало так, будто «Beatles» смикшировали со всеми этими пятыми и третьими гармониками «Alice in Chains». Мы понятия не имели, что мы делаем. Я предполагаю, что именно поэтому мы решили назвать наш девятый альбом «Personality #9» («Индивидуальность № 9»). (Хотя позднее гонзо-писатель Хантер С. Томпсон вдохновил нас на то, чтобы изменить его на «Generation Swine» [ «Поколение свиней»]).
Со временем, мы перебрались в мой драгдилерский особняк. Мы установили барабаны в моем кабинете с дубовыми стенами, микшерский пульт в ванной, а маршальские стэки вдоль коридоров, отделанных мрамором, в то время как трое моих детей терроризировали нас, а Брэнди кричала на меня с регулярностью будильника в противосонном режиме. Я постоянно выключал её, но десять минут спустя она снова ревела мне на ухо.
Тем временем мы с Томми продолжали работать в двух совершенно разных направлениях; Мику промывали мозги, чтобы он поверил, что нет ничего, чем бы он мог посодействовать группе; а на Кораби все смотрели так, будто он был преступником, который украл все наши достижения. Каждый день мы вымещали на нём всё наше неудовольствие: мы говорили ему, что он должен обрезать свои волосы или что он должен петь в совершенно другом стиле. И каждую неделю мы меняли своё мнение обо всём. Мы слишком с большими усилиями пытались сделать великий альбом, но мы понятия не имели, в чём именно должно состоять его величие, потому что мы слишком боялись быть самими собой.
Наконец, однажды, Кораби сказал нам, что с него довольно. “Я не певец”, пожаловался он. “Я — гитарист. Я больше не могу этого делать”.
Так что теперь у нас было два гитариста и ни одного певца. Мы были абсолютно перевёрнуты с ног на голову. И именно в этот момент Ковач, который всё это время тихо скрывался где-то на заднем плане, неожиданно сообщил нам новость.
Глава 6. Томми
«Четыре с половиной года разлуки пришли к стремительному и выгодному окончанию, хотя и не к всеобщей радости»
Я был категорически против встречи с Винсом, когда Ковач поднял эту тему. Также и Никки, этот маленький панк, который отправился на встречу в футболке, на которой большими грёбаными буквами было написано “Джон”.
Но адвокаты и менеджеры
С тех пор, как я видел Винса в последний раз, он стал таким толстым, что был похож на комедийную актрису Розин Барр или типа того. Его голова была размером с воздушный шар, а складки жира выступали поверх его наручных часов. Он был одет в синие слаксы и рубашку с коротким рукавом, заправленную в штаны, а его кожа была странного тёмно-жёлто-коричневого цвета, что, возможно, было вызвано сочетанием проблем с печенью из-за алкоголя и загара от постоянного пребывания на Гавайях. Было около четырёх часов дня, и я был готов поклясться своими, бля, сосками, что он был пьян. Я думаю, что на самом деле он тоже не хотел нас видеть, но он фактически был сломлен смертью своей дочери, тем, что он покинул «Уорнер Бразерс», распадом его сольной группы, его разводом и миллионами долларов, которые он должен был выплатить за свой дом в Сими Вэлли после того, как Шариз буквально развалила его на куски.
“Я не хочу иметь никаких дел с этим парнем”, прошептал мне Никки. “Если хочешь знать что такое омерзение, то достаточно взглянуть на него”.
Мы с Никки пытались быть милыми. Я сказал что-то вроде, “Хорошо, что мы, наконец, видим тебя снова, чувак”, хотя я вовсе так не думал. И, когда он причмокнул [92] , как это может только Винс, и сказал фальшивое, что-то вроде, “Не сомневаюсь, что так оно и есть, дружище”, нам с Никки снесло крышу.
“Пошёл ты…, мы уходим”, сказал Никки и схватил меня за руку. Все эти грёбаные адвокаты вдруг протянули к нам своими сальные ручонки, словно мы были чеками на миллион долларов, отправлявшиеся в печь для сжигания мусора. “Нет!” завопили они. “Потребуется много времени, чтобы объединить вас, парни”.
92
В оригинальном тексте применено слово piped off , которое можно перевести как “отсосал”
“Я ухожу”, огрызнулся на них Никки. “Мне не нужен этот жирный кусок дерьма, который похож на какого-то отщепенца из флоридского приюта для пенсионеров”.
Двое адвокатов схватили Никки и увели его в другую комнату, чтобы успокоить, в то время как двое других успокаивали Винса. Было похоже, будто мы марионетки, которые каким-то образом взбунтовались и начали думать самостоятельно. Они хотели, чтобы мы были послушными куклами и позволяли им дёргать нас за нужные ниточки.
“Если Никки скажет ещё хоть слово, я дам ему в морду”, кипел Винс в гневе.
Никто из нас так и не извинился, даже после того, как мы ещё два часа потом мололи всякую чепуху. Мы сказали Винсу, что у нас есть альбом, который почти готов, но у нас нет вокалиста. Наши менеджеры, Ковач с нашей стороны и Берт Стейн со стороны Винса, продолжали подталкивать нас всё ближе и ближе к тому, что нам необходимо работать вместе, их совместное слюноотделение увеличивалось по мере того, как они всё больше понимали, что их дойная корова сможет снова давать охеренно сколько молока.