Грязь. Motley crue. Признание наиболее печально известной мировой рок-группы

Никки Сикс

У меня не было ни одного ключа к разгадке того, чего хотят от меня эти парни. Вообще никакого. Я просил их напеть хоть что-нибудь, чтобы подать мне идею относительно того, что они хотят услышать, но они не могли. Они только говорили, “Ну, это трудно объяснить, но то, что ты только что спел — это не то”.

После нескольких недель такого, Томми, который всегда был моим самым большим сторонником, сказал, “Чувак, чем ты, мать твою, занимаешься, когда приходишь домой? Это полный отстой!”

Я был просто уничтожен. Два года назад, стоило мне пёрнуть, эти парни считали, что это самый великолепный звук, который они когда-либо слышали. Теперь же в их глазах я был самым дерьмовым певцом в мире. Это было

похоже на отношения, в которых ваша подруга понимает, что хочет быть свободной от вас, но не хочет ранить ваши чувства. Так что вместо этого она просто становится капризной, критичной и придирчивой, надеясь таким образом оттолкнуть вас. Если время, когда мы делали запись альбома «Motley Crue» в Ванкувере, было самым лучшим годом моей жизни, то это время быстро становилось самым худшим. Вдобавок к серьёзным неладам с парнями, скончалась моя мать. Два года она болела раком, и ей абсолютно не были предоставлены медицинская страховка и социальное обеспечение. Поэтому я продал свой «Харлей» и кое-что ещё из того, что можно было продать, чтобы помочь ей оплатить медицинские счета. В отчаянии я даже занял денег у дяди из Филадельфии на том условии что, когда я получу свой первый аванс за новый альбом «Motley», то всё ему верну.

Также мне пришлось переехать, чтобы жить со своей подругой, великолепной моделью по имени Робин, в которую я был безумно влюблен. Но между нами всё начало идти не так, как надо. Она не знала, чего она хочет в этой жизни, и просто сидела дома целыми днями, пугая меня своими нервными срывами. В то же самое время мой сын успел попасть и выписаться из больницы из-за своего диабета. Это было похоже на то, что вся моя система поддержки — моя мать, моя подруга, мой сын, мои лучшие друзья и моя группа — всё это рушилось. Я был заперт в комнате, наблюдая за тем, как стены вокруг меня падают одна за другой.

Каждый день с «Motley» продолжали происходить всё более невероятные вещи: у нас была встреча в Нью-Йорке с каким-то парнем — важной шишкой на нашем лейбле, и в последнюю минуту он даже не позволил мне войти. Так что, покинув встречу, они обвинили меня в том, что я — не звезда ни под каким соусом. Никто не может сделать себя звездой: ваши фанаты — вот люди, которые делают из вас звезду — только взгляните на всех этих несчастных личностей, которые стали секс-символами, благодаря своей популярности. Тем не менее, они сказали, что я должен буду начать учиться вокалу, брать уроки хореографии и нанять стилиста, потому что мой внешний вид не соответствует имиджу остальной части группы. Они хотели сделать со мной практически всё, за исключением, пожалуй, того, чтобы зачислить меня в «Школу знаменитостей» [93] .

93

Школа знаменитостей («Fame school») — что-то вроде шедшей на российском канале «Фабрики звёзд»

Спустя неделю после встречи, я, как предполагалось, должен был появиться с группой на открытии «Hard Rock Casino» в Лас-Вегасе. Хотя я был на мели и постоянно боролся с Робин, мы решили, что поездка будет полезна для нас обоих, и для такого случая мы купили себе новые наряды. Но за день до события позвонил Никки и сказал, чтобы я не волновался. Казино не оставило прохода для меня, сказал он, потому что они хотят видеть только самых выдающихся членов группы. Эти слова жалят меня и по сей день, потому что прошло не так много времени с того момента, как они уверяли меня в том, что я равноправный член группы, и утверждали, что «Motley Crue» — это демократия, где каждый имеет одинаковое положение.

Каждый день я боялся входить в студию, чтобы мне напомнили о том, что

я ничтожный и бесполезный, а затем я боялся идти домой, чтобы моя подруга напомнила мне о том же самом. Однажды я, наконец, огрызнулся. После нескольких часов того, как мне твердили, что я пою неправильно, я взял гитару и придумал несколько аккордов, которые помогли сочинить песню “Confessions” вместе с Томми. Он был в восторге. “Краб”, сиял он. “Это удивительно. Это превосходно, чувак”.

Я обернулся и произнёс надломленным голосом, “Может мне тогда нужно быть просто, бля, гитаристом. По крайней мере, хоть это я могу делать правильно в ваших глазах”. Он рассмеялся, я рассмеялся тоже и больше особо не думал об этом до следующего дня.

Я вошёл в студию, вся группа сидела там вместе с нашим новым менеджером, Алленом Ковачем. “Краб”, сказал Никки. “Я не могу поверить, что ты такое сказал. Ты действительно хочешь бросить петь, чтобы быть гитаристом?”

Я сказал им, что это замечание было саркастическим, но думаю, что они всё время ждали, чтобы я ушёл. Даже если я просто шутил, этого было достаточно.

Несколько недель спустя мы с Томми отправился погонять в бильярд и попить пивка. Мы разговаривали о будущем альбоме и следующем туре, о том, как нам найти золотую середину между тем, кто мы есть и кем мы хотим быть. Казалось, всё было нормально. На следующий день, когда я вошёл в студию, они удостоили меня очередным своим собранием. После вечера с Томми я был готов к обсуждению того, что нам необходимо сделать для альбома и тура. Но была пятница, 13-ое сентября. Ковач сообщил мне новости: “Слушай, тут такое дело”, сказал он. “Компания звукозаписи не будет продвигать ничего из того, что делает группа, если у нас не будет оригинального состава. Конец цитаты. Я хочу, чтобы ты знал, что это не имеет никакого отношения к тебе и ничего против тебя; мне насрать, даже если бы в этой группе пел сам Пол Маккартни. Они не хотят ничего слышать. Так что мы собираемся вернуть Винса”.

Я был уничтожен и, в то же самое время, освобождён. Я больше не должен был стоять перед ощущением неполноценности и абсолютной нежеланности в руках олимпийской сборной по запугиванию в составе Скотта, Никки и Томми. Кошмар закончился.

Странно, но даже тогда группа была не согласна с этим решением. Никки подошёл и сказал, что он сожалеет, но они вынуждены были так поступить, потому что они просто не могли получить от меня то, что им было нужно в студии. Затем Томми вытащил меня на “суши” и сказал, что это не имеет никакого отношения к группе или к компании звукозаписи, и что это была ошибка Ковача. Он сказал, что хотел бы видеть меня в составе группы в качестве её пятого члена и гитариста, но я знал, что этому не суждено случиться.

Достаточно странно то, что несколько дней спустя парни начали звонить мне с просьбами, приехать в студию, говоря, что они ничего не могут добиться от Мика, и спрашивали, не мог бы я утром записать кое-какие гитарные дорожки перед тем, как приедет Винс. Я делал это в течение нескольких дней, пока однажды днём в студию не позвонил Мик и не спросил, “Краб, что ты там делаешь?”

“Я просто играю кое-какие гитарные партии”, сказал я ему. И тогда он взбесился: очевидно, они не сказали ему, что ввели меня, чтобы перезаписать его треки.

Одним из щекотливых моментов стало то, что они позвали меня даже для того, чтобы я обучил Винса моей вокальной партии в песне “Kiss the Sky”. Это был странный разрыв, потому что я стал единственным парнем, к которому они могли обратиться, когда у них были проблемы с вокалом или когда Винс и Томми устраивали разборки. Однажды, после одной из таких перебранок, мне позвонил Томми или Никки (не помню, кто именно) и сказал, “Я больше никогда в жизни не буду записывать альбом с Миком Марсом и Винсом Нейлом”.