Гуашь с кровью
Шрифт:
С тех пор как кто-то из летних практиканток - кажется, Леночка
– рассказал детям об Андрее Рублеве, Андрюшка просто загорелся. Он попросил фломастеры и карандаши, чертил кружочки и треугольнички по трафарету, спрашивал: какого цвета солнце? а стол? а человек? Потом уже я раздобыл эти краски с четкими оттисками на крышечках: «красная», «зеленая», «синяя»… А на Андрюшкин день рождения привез из города огромный альбом с репродукциями. Мы иногда листали его перед сном, Андрюшка водил пальцами по страницам, а я рассказывал, что на них изображено.
Во второй раз Андрюшка не загорелся
– светился от восторга мальчишка.
– Ведь Он рисовал иконы!» «Конечно, Андрюша, конечно. Только не рисовал, а писал», - ответил я и умолчал о том, что слепота слепоте рознь. С точки зрения здравоохранения, слепые
– все, у кого острота зрения ниже 0,1. Они могут различать цвета, узнавать форму предметов, реагировать на направленный в глаза свет. А тех, у кого полный ноль, я бы все-таки называл незрячими.
Да и незачем об этом говорить. Все, что дает надежду - хорошо. А вот жить совсем без нее, наверное, невыносимо.
В кабинете я сел за стол, надел очки для чтения и скрепя сердце заставил себя рассмотреть рисунок. В этот раз он не произвел на меня такого гнетущего впечатления, как поначалу, и все же что-то с ним было не так. Я пытался понять, что именно, но это мне плохо удавалось. Казалось, рисунок сам отталкивает взгляд. Я то и дело ловил себя на том, что рассматриваю стаканчик с авторучками или основание настольной лампы, но не лист бумаги, лежащий на столе между моими ладонями.
На первый взгляд, в нем не было ничего пугающего. Белый фон и человеческое лицо - выполненное, я бы сказал, на удивление хорошо, учитывая, что художник никогда не видел человеческого лица. Большой овал, на нем - два овала поменьше, почти треугольный нос, прямая линия губ, обрамление волос, не имеющее внятной формы. Скорее, дело было в подборе цветов. Волосы, например, были светло-зелеными (кстати, ни усов, ни бородки на рисунке не было). Губы - желтыми. Глаза… Мне пришлось сделать усилие, чтобы сосредоточиться на них. Глаза были ярко-красными, как будто в них отражается пламя, а само лицо - голубым. Только брови были почти естественного цвета - серыми. Тоже вроде бы ничего страшного, и все-таки… Все-таки когда Андрюшка рисовал треугольные деревья и круглых птиц, мне было как-то спокойнее.
Я убрал рисунок в шкаф, под стекло, как и обещал мальчику. Правда, поставил белой стороной наружу. Потому что краски еще не до конца подсохли и могли запачкать стекло. Только поэтому.
– Жму три раза, теперь чашка полная. Шаг сюда. Открываю дверцу. Ставлю чашку. Закрываю, чтобы щелкнула. Большая кнопка - тик, тик, тик. Потому что надо не вскипятить, а только разогреть. Все, жму. Жму, Александр Борисович?
– Да, Ксюшенька, только…
– Ну что опять не так? Маленькая Ксюша хмурит бровки.
– Ты забыла вынуть ложку. Она железная. С ложкой нельзя. Ксюша вздыхает, я - вместе с нею.
– А ты, Сергей, сделал слишком большой огонь. Поверни ручку, чтобы стала горизонтально. А сковородку пока на другую конфорку поставь. И помешай, а то пригорит.
– Да знаю я!
– Помешай… - повторил я и вышел из кухни.
Мне надо было взять из кабинета список для сверки и приготовить деньги. Скоро должны были привезти продукты.
Одно из отделений шкафа было переоборудовано под сейф. Здесь я хранил текущую наличность, расходные ордера, счета и данные на наших ребят. Данные время от времени менялись, наличность все больше утекала, зато счета и квитанции прибывали с пугающей быстротой, так что в целом бумажная кипа росла из месяца в месяц. Список продуктов на две недели и маленький конверт с заранее отсчитанной суммой лежали на самом верху.
Я взял их, закрыл шкаф и уже начал поворачивать ключ в замке, когда увидел на стекле справа от сейфа маленькое пятнышко, которое не заметил сразу, а после его загородила распахнутая дверца. Пятнышко было круглое, темно-коричневого цвета. Я потрогал стекло в этом месте, оно оказалось сухим. Пятно находилось с другой стороны - там, где к стеклу был прислонен белый лист бумаги. Ей-богу, я не сразу вспомнил, что это - вчерашний Андрюшкин рисунок (язык не поворачивался назвать его портретом).
– Все-таки запачкалось.
Я положил на стол список и деньги, вынул листок из-за стекла и потер пятнышко ногтем. Оно осыпалось мне в ладонь мелкими струпьями, почти не оставив следа на бумаге.
– Вот так.
Я развернул листок рисунком к себе и вздрогнул - совсем как в первый раз. Я-то был уверен, что на изнанке отпечатался один из красных глаз нарисованного человека, но с этой стороны пятно располагалось выше, над бровями, точно посреди лба. На голубом фоне оно казалось фиолетово-черным. Хуже того, оно было еще влажным, не считая двух засохших потеков по краям, один из которых спускался к переносице. Влажным, несмотря на то, что рисунок простоял в кабинете без малого сутки. Но самым неприятным было, конечно, то, что еще вчера никакого пятна на этом месте не было. И в этом я мог поклясться.
Что ж это такое? Очередная глупая шутка? Каюсь, первым делом я подумал о двух обормотиках, Мишке и Степке, но войти в мой кабинет… Я, конечно, никогда его не запираю, только сейф, и все же - не слишком ли это для них? Я осторожно коснулся влажного пятна, растер каплю на кончике указательного пальца и поднес к носу. Жидкость пахла не как краска.
На столе не оказалось ничего подходящего, чтобы вытереть палец. Жаль, что тетрадки с промокашками теперь не выпускают. Пришлось воспользоваться платком. Им же я аккуратно промокнул пятно на рисунке. Оно, разумеется, никуда не делось, просто стало сухим и более светлым.
Тут за окном прогудела машина. Я быстро запер сейф, машинально бросив рисунок Андрюшки поверх бумаг, подхватил со стола список и конверт и поспешил к выходу. Водитель, который привозит продукты, очень не любит ждать.
Времени на разгрузку ушло вдвое больше обычного. В этот раз водитель почему-то приехал без напарника, и таскать мешки и коробки в кладовую на второй этаж пришлось нам двоим. Сорванцы, конечно, рвались помочь, и я разрешил нескольким, которые живут здесь давно, сделать по одной ходке до машины и обратно. Разумеется, ничего тяжелого и бьющегося, но кто-то все-таки рассыпал на лестнице пакет макарон, так что я погнал всех в классную комнату - читать.