Гуашь с кровью
Шрифт:
Когда Марина ушла, я достал из-за спины платок.
– Вот. Посмотрите, пожалуйста, Любовь Николаевна. Что это…
– Что это?
– строгим эхом отозвалась она.
– Это из носа или… Ну-ка, встаньте лицом к свету.
– Да нет. Это вообще не мое… - попробовал отмахнуться я, но замолчал, когда мне на язык опустилась холодная палочка.
– Так, теперь легкие. Молчите. Дышите. Глубже. Теперь спиной. Все, можете опустить рубашку.
– Объявила, снимая стетоскоп: - Вы в порядке, Александр Борисович. Так что это?
– Я, собственно, у вас хотел спросить.
–
– Да нет, точно кровь.
– А… чья это кровь?
– В каком смысле? А-а, поняла. Опять где-то стекло разбили? Так вы посмотрите ребят: у кого порез, того и кровь. Кстати, пришлите этого голубчика ко мне, йода на него не пожалею.
– Не знаю. Про стекло не знаю. Вы лучше скажите… Можно вообще понять, человеческая это кровь или… какая-то другая?
– Александр Борисович, я - педиатр, - улыбнулась она.
– Но знаете что? Да что с вами? Не волнуйтесь так! Помните, я вам про зятя своего рассказывала? Он ведь в Институте Крови как раз работает. Хотите, я ему позвоню?
Его пальцы и запястья были в краске, а губы дрожали от подступивших слез.
– Не получается, Александр Борисович! Ничего не получается!
– Ну-ну… - Я положил ладонь на нестриженый затылок, и Андрюшка уткнулся носом мне в живот.
– Давай посмотрим, что тут у тебя.
Один за другим я брал со стола испачканные листки и рассматривал на вытянутой руке (очки для чтения остались в кабинете). То есть, конечно, это были рисунки, но воспринимались они как испачканные листки. Я честно старался выбрать какой-нибудь получше, чтобы обнадежить мальчика, но пока ничего не находил. Десять, двадцать, пятьдесят неудачных попыток изобразить человеческое лицо. Цвета на сей раз были подобраны верно, как я учил: «губы красные, волосы коричневые, глаза… пусть будут голубые», не удавались сами черты лица - они были не той формы и то наползали друг на друга, то разбегались по разным углам листа. Собственно, таким и должен быть портрет, написанный ребенком, который в жизни не видел человеческого… да ничего не видел, если разобраться. Это первый рисунок Андрюшки оказался странным исключением. Удивительным исключением. Я погладил мальчика по голове и в сотый уж, наверное, раз подумал с тревогой: «Что же ты такое нарисовал, сынок?»
Андрюшка запрокинул лицо.
– А тот рисунок, позавчерашний, он у вас?
– Конечно. У меня, на самом видном месте.
Я не покривил душой. Лежащий на столе полиэтиленовый пакет было видно с порога. Спрятанный внутри рисунок был с обеих сторон обложен старыми газетами.
– А можно мне его… ну, взять?
– Зачем?
– Не знаю. Но он же почему-то получился, а эти… - мальчик не договорил.
Я вздохнул и посмотрел на часы.
– Давай попозже, хорошо? Вечером. А то я уже опаздываю.
До электрички в самом деле оставалось меньше сорока минут. Времени в обрез, учитывая, что нужно еще взять билеты.
– Остаетесь за старшую, Любовь Николаевна, - улыбнулся я, столкнувшись с доктором в коридоре.
– Я постараюсь недолго. Если что, попросите Веронику…
– Справимся, - отмахнулась она.
– Не волнуйтесь.
– Вашему зятю что-нибудь передать?
– Да. Передайте, что он… Хотя нет. Привет передавайте.
Зять Любови Николаевны вышел к проходной в распахнутом белом халате поверх джинсов и свитера. Обратился первым:
– Уважаемый! Александр Борисович - вы?
– Да. А вы…
– Стас. Просто Стас.
– Любовь Николаевна передавала вам привет.
– Смешно.
– Он действительно усмехнулся.
– Ладно, пойдемте, уважаемый.
– Кивнул охраннику: - Это со мной.
– И помчался по коридору, не оглядываясь. Полы халата взметнулись, как крылья.
– Теща сказала, вам нужен анализ крови? Образец с собой? Давайте.
– Да, с собой. Сейчас… - Я еле поспевал за ним.
– Вот. Склянку с широким дном и завинчивающейся крышкой, которую мне выдала Любовь Николаевна, я оставил на ночь под рисунком. К утру натекло примерно полсантиметра красной жидкости.
– Все, ждите здесь.
– Стас резко остановился. Он зачем-то посмотрел склянку на просвет, покачал головой и скрылся к кабинете.
Ни стульев, ни каких-нибудь диванчиков в коридоре не было. Стендов с полезной информацией - тоже. «Это институт, а не поликлиника», - напомнил я себе и начал слоняться. Раз пять прогулялся по коридору из конца в конец, потом облокотился о подоконник и стал смотреть в окно.
Ждать пришлось больше полутора часов. Наконец дверь кабинета распахнулась.
– Уважаемый!
– позвал Стас.
– Войдите, пожалуйста.
– Но я же без халата…
– Ничего-ничего.
– Он сбросил свой, как будто из солидарности.
– Заходите. Садитесь!
Стас катнул в мою сторону вертящийся стульчик со спинкой, а сам присел на край стола.
– Строго между нами, уважаемый. Откуда у вас этот образец?
– Это… - Я пожал плечами.
– Это… В самом деле, как тут ответишь?
– Понимаю.
– Он театрально вздохнул, потом посмотрел мне в лицо и улыбнулся.
– Тогда по существу. Как практикующий гематолог могу авторитетно заявить: то, что вы принесли, уважаемый, не что иное как кровь. Человеческая. Первой группы. Резус-фактор положительный. Иными словами, самая распространенная. Что касается болезней, тут все чисто. Лимфу, правда, я бы еще раз проверил. Девяносто девять процентов, что все в порядке, и все-таки есть вероятность лейкоза в ранней стадии. А так, - он развел руками, - все в норме. В общем, если б эта кровь была вашей…
– Нет-нет, - сказал я, испытывая непонятное облегчение, - это не моя кровь. Спасибо, Стас, вы очень, очень…
– Да погодите вы!
– неожиданно обиделся он.
– Испортили мне весь эффект. Я как раз собирался сказать «но» и многозначительно поднять указательный палец… Еще пять минут можете послушать?
– Могу.
– Я откинулся на спинку стула. Отступившая было тревога привычно обосновалась под сердцем.
– Так слушайте. Все это я вам сказал как практикующий гематолог. Но!
– Стас поднял указательный палец.
– Как выпускник кафедры генетики и цитологии… Только не смейтесь!