Гуд бай, Америка…
Шрифт:
Мне удалось уйти правее, и вот под нами сплошное море зелени. Но это лес. И садиться на кроны деревьев, никакого желания нет. Дороги, идущие в разные стороны, не настолько широки. Один ряд туда, один обратно. Справа и слева растут деревья, да и машины на дорогах…
Тяну дальше. Удерживаться в воздухе всё труднее. Я всем телом чувствую, что ещё немного, и мы потеряем высоту. И тогда… Об этом не хочется даже и думать. Ведь мысль — материальна. И как обычно. Сбываются именно страхи и опасения. Такое ощущение, что кто-то там наверху подслушивает наши мрачные мысли и старается тут же воплотить их в жизнь…
Неожиданно
По какому-то наитию. Снова дёргаю переключатель топлива… И, о, чудо… Движок чихает, кашляет… Выпускает клубы чёрного дыма… И пропеллер снова в деле.
Я тут же поднимаюсь повыше, но лететь дальше, у меня в планах нет. Просто хочу осмотреться с высоты и приземлиться наконец-то. Судя по всем симптомам, Питер заправлял не самое лучшее топливо. Воздушный извращенец. Я слышал, что в Сессну можно залить и супер премьер с обычной автозаправки, но это может быть чревато вот такими проблемами в воздухе. Хватит!
Я захожу на второй круг, стараясь начать посадку с краю поля. Но это сложно… Мы всё ниже и ниже, а земля стремительно приближается и набегает на нас…
В самый последний момент, самолёт снова заглох, но что-либо делать уже поздно… Шасси уже почти касается зелени поля.
Нехорошим сюрпризом для нас явилось то, что поле было засеяно не пшеницей или какими-то другими злаками… Сахарный, сука, мать его, тростник…
Я врубаюсь в заросли. Крепкие стебли начинают сильно стучать по корпусу. Что-то делать уже поздно. Но скорость ещё слишком велика… Шасси касается земли, и сразу же… Резкий удар… Только ремни удерживают нас в креслах. Но эти же самые ремни больно впиваются в грудь… Меня бросает сначала вперёд, потом назад… А наша Сессна… Она начинает капотировать… Нос уже упирается в землю. Прямо перед собой я вижу кучу поломанных стеблей этого грёбанного тростника. Небо и земля меняются местами и вот мы уже вверх тормашками…
Для меня всегда было большой загадкой, что это за тормашки такие. А в детстве я вообще думал, что правильно было бы «вверх кармашками».
Наконец-то всё закончилось. Мы никуда не летим, никуда не катимся, и больше уже никуда не падаем… Потому, что мы уже упали… Да, блин, приземлились… Можно выдыхать. Но выдыхать трудно. Мы все висим вниз головой на ремнях безопасности. Ремни давят на грудь, и дышать становится тяжело.
Я не знаю, осталось ли топливо в баках… Но скорее всего, да. Так что нам пора уже выбираться на хрен из этого аппарата. Гореть в подвешенном состоянии, в самолёте упавшем на поле сахарного тростника, почему-то нет никакого желания.
Глава 24
Глава двадцать четвёртая.
Мне некуда спешить. Меня никто не ждёт,
С улыбкой на лице, у тёплого порога.
И где он этот дом, куда мой путь ведёт?
И как длинна она, моя дорога?
06 октября. 1974 год.
США. Штат Монтана.
Индейская резервация Блэкфит.
— Почему ты пришёл к нам? — лицо Койота, как всегда не выражало никаких эмоций.
— Белый Человек Говорящий с Медведем посоветовал мне придти к тебе. — ответил ему гигант.
— Ты много пьёшь спиртного… — не то спросил, не то констатировал Койот Без Следа.
— Я уже целую луну ничего не пил. Мне так посоветовал Белый брат.
— Что он тебе сказал?
— Он сказал «Не пей!»
— У него много правильных слов. Нам понадобится помощь такого воина как ты, Бизон.
— Я готов.
— Скоро наступит время предсказанное предками, и мы сможем вернуть себе свою землю. Но для этого нам понадобится помощь всех племён. Ты сможешь донести наше слово до пикани?
— Бизон всё сделает.
— Тогда слушай внимательно, что я тебе скажу…
06 октября. 1974 год.
США. Штат Флорида. В окрестностях Таллахасси…
Александр Тихий.
— Всё живы?
Вопрос риторический и ответа на него я не жду. По кряхтению и матюкам, и так всё понятно. Пытаюсь продиагностировать себя, хотя в таком подвешенном положении это сделать не так-то и просто. Но вроде бы руки-ноги целы, да и голова в порядке. Хотя шумит в ушах до сих пор. С чего бы вдруг? Сам не понимаю. Скорее всего, после того, как «клюв» нашей Сессны упёрся в землю, голову тряхнуло так, что шейные позвонки еле-еле справились с такой нагрузкой. В боксе такое состояние называется, кажется «грогги». Так что это скоро пройдёт.
Я пытаюсь отстегнуться, и это мне с трудом удаётся. Вываливаюсь вниз головой, умудряясь при этом ею ни обо что не удариться. Мне, наверное, хватит уже использовать голову в качестве ударного инструмента, а то скоро всяких шрамов будет больше, чем волос…
Ладно. Всё в порядке. Худо-бедно, но мы приземлились. Лёшка тоже, хоть и с матюками, но выбирается сам, и уже помогает Маринке освободиться от ремней.
— Все целы? — снова задаю вопрос.
Но на этот раз мне нужны ответы.
— Нормально всё, брат. — отвечает Лёшка. — Синяки и царапины — не в счёт.
— Тебе-то, да… — фыркнула Маринка. — А у меня, кажется, губы разбиты… Ухом ещё ударилась… В голове всё шумит.
— Дай, поцелую! И всё пройдёт… — утешая расстроенную девушку, лезет к ней Лёха, целуя ушко.
Вспоминаю старый анекдот.
— Молодой человек! А Вы случайно таким же способом геморрой не лечите?
Секундная пауза… И дружный смех разносится над полем.
Да, блин, анекдот. Самолёт вверх тормашками, люди побитые, тростник поломанный… И просто гомерическиий смех, раздающийся в утренней тишине.
* * *
Вспоминая местность, которую я наблюдал сверху, за какое-то время до нашего, так сказать, благополучного приземления, мы бредём сквозь заросли сахарного тростника. Чувства, что мы движемся в правильном направлении, у меня нет. Из ориентиров — только солнце, которое, как всем известно, восходит именно на востоке.
Самолёт мы бросили. Он своё уже отлетал. Забрали из багажного отделения сумки с нашими вещами и остатками денег, да и потрусили куда глаза глядят. А куда им глядеть-то, если кругом высоченные стебли тростника да и только. Даже кукуруза — и то растёт пониже, да и пореже.