Гуд бай, Берлин!

Херрндорф Вольфганг

Причиной было сочинение, которое мы писали на уроке Шурмана в шестом классе. Тема – рассказ по опорным словам. Для тех, кто не знает, что это такое, поясню. Шурман называет четыре случайных слова – например, «зоопарк», «обезьяна», «сторож» и «шапка», – и нужно написать рассказ, в котором соответственно будут упоминаться зоопарк, обезьяна, сторож и шапка. Страшно оригинально! В общем, чушь полная. В тот раз Шурман выдумал слова «отпуск», «вода», «спасение» и «Бог». А с такими словами рассказ написать уже явно сложнее, чем с зоопарком и обезьяной, и главная сложность, конечно, – Бог.

У нас нет предмета религия, только этика. В классе шестнадцать атеистов (включая меня), и даже те, кто называют себя протестантами,

в Бога не очень-то верят. Мне так кажется. По крайней мере, не так, как люди, которые действительно верят в Бога, которые и мухи не обидят и ужасно радуются, когда кто-нибудь умирает, потому что он попадет на небо. Ну или как те, кто таранят самолетами Всемирный торговый центр. Вот они действительно верят в Бога. В общем, то сочинение было довольно сложно писать. Все в основном цеплялись за слово «отпуск». Какая-то семейка плавает на лодке вдоль Лазурного Берега, вдруг налетает ужасный шторм, они кричат «о Боже», их спасают и все такое. Я бы, конечно, тоже мог написать что-нибудь в этом духе. Но когда стал думать, что бы такое написать, то вспомнил, что мы уже три года не ездили в отпуск, потому что мой отец постоянно готовится к банкротству. Впрочем, меня это не сильно печалило, я никогда особо не любил ездить с родителями в отпуск.

Вместо того чтобы тащиться черт знает куда, я все лето сидел в подвале и вырезал бумеранги. Этому меня научил один учитель, еще из начальной школы. Он просто профи по части бумерангов. Его зовут Бретфельд, Вильгельм Бретфельд. Он даже книжку о бумерангах написал. Даже две книжки. Но об этом я узнал, когда уже окончил начальную школу. Как-то я встретил старика Бретфельда. Он стоял почти прямо за нашим домом на коровьем лугу и запускал бумеранги – собственноручно сделанные бумеранги! – а я тогда совершенно не знал, как они летают. Я думал, это только в кино бывает, что эти штуки действительно возвращаются. Но Бретфельд в бумерангах был настоящий гуру и все мне объяснил. Его рассказ меня сильно впечатлил. В особенности то, что он сам вырезает и раскрашивает свои бумеранги.

– Все, что спереди округлое, а сзади заостренное, летает, – сказал Бретфельд, а потом посмотрел на меня поверх очков и спросил: – Как тебя зовут? Я что-то не могу тебя припомнить.

Больше всего меня поразил бумеранг длительного полета. Бретфельд сам его выдумал. Эта штука могла держаться в воздухе несколько минут, и он ее изобрел. Теперь по всему миру, когда кто-нибудь запускает бумеранг длительного полета, который держится в воздухе пять минут, его фотографируют и под фоткой делают подпись: «Разработка Вильгельма Бретфельда». Так что он практически мировая знаменитость, этот Бретфельд. И при этом прошлым летом он стоял на лугу за нашим домом и объяснял мне, как летают бумеранги. Он действительно хороший учитель. Правда, в начальной школе я этого почему-то не замечал.

Так что все летние каникулы я просидел в подвале за вырезанием бумерангов. Это были классные каникулы, гораздо лучше, чем если бы мы поехали куда-нибудь в отпуск. Родители дома почти не бывали. Папа ездил от одного кредитора к другому, а мама была на ферме красоты [1] . Ну, я и написал сочинение об этом: «Мама на ферме красоты». Рассказ по опорным словам Майка Клингенберга.

А на следующем уроке мне пришлось читать это сочинение вслух. Точнее, меня попросили его прочесть. Хотеть-то я не хотел. Первой свое творение прочла Свенья. У нее была вся эта бодяга про Лазурный Берег, которая жутко понравилась Шурману. За ней Кевин прочел то же самое, только у него вместо Лазурного Берега было Северное море. А потом вызвали меня. «Мама на ферме красоты». На самом деле это никакая не ферма красоты, хотя мама, действительно, всегда возвращалась оттуда помолодевшей. На самом деле это настоящая

клиника: у мамы нелады с алкоголем. Сколько я ее помню, мама всегда пила, разница только в том, что раньше она была веселее. Обычно алкоголь делает людей веселее, но если переступить определенную черту, становишься вялым или агрессивным. И вот как-то мама опять начала бегать по дому с кухонным ножом в руках. Мы с папой стояли на лестнице, и он спросил:

1

Ферма красоты – санаторий, где оказывают косметологические услуги. Обычно такие заведения располагаются за городом, и посетители проводят в них по несколько дней.

– А как насчет того, чтобы снова съездить на ферму красоты?

Вот так началось мое лето перед шестым классом.

Я люблю маму. Это нужно сказать, потому что то, что я сейчас расскажу, наверное, выставит ее не в самом лучшем свете. Но я всегда ее любил и сейчас люблю. Она не такая, как другие матери. Это мне в ней всегда нравилось больше всего. Например, у нее отличное чувство юмора, а это не особенно распространенное среди матерей качество. Называть клинику фермой красоты придумала именно она, это шутка моей матери.

Раньше мама много играла в теннис. Папа тоже играл, но не так хорошо. Главным чемпионом в семье всегда была мама. Раньше, когда она была в форме, она каждый год выигрывала первенство клуба. Мама умудрялась выигрывать это первенство, даже влив в себя бутылку водки. Но это уже совсем другая история.

Когда я был маленький, мама всегда брала меня с собой в теннисный клуб. Там она сидела на террасе и пила коктейли в компании фрау Вебер, фрау Остерхун, герра Шубака и всех остальных. А я залезал под стол и играл в машинки. И светило солнце. В моих воспоминаниях в теннисном клубе всегда светит солнце. Я разглядываю красноватую пыль на пяти парах белых кроссовок и трусы под короткими теннисными юбками и собираю падающие со стола крышки от пивных бутылок – их можно разрисовывать шариковой ручкой внутри. В день мне разрешалось съесть пять порций мороженого и выпить десять стаканов колы. Все это хозяин кафе записывает в специальную книжечку.

В какой-то момент фрау Вебер говорит где-то там, сверху:

– На следующей неделе опять в семь, фрау Клингенберг?

А мама отвечает:

– Конечно.

Фрау Вебер продолжает:

– В следующий раз мячи приношу я.

Мама снова говорит:

– Конечно.

И так далее. Всегда один и тот же разговор. Смех в том, что фрау Вебер никогда не приносила мячи – она слишком скупа для этого.

Иногда происходил разговор другого рода. Он шел по такому сценарию:

– На следующей неделе опять в субботу, фрау Клингенберг?

– Не могу. Уезжаю.

– А ваш муж разве не участвует в Меденовском турнире?

– Участвует. Он-то никуда не едет, уезжаю только я.

– И куда же вы едете?

– На ферму красоты.

И тут всегда, ну просто всегда, находится кто-нибудь, кто еще не в теме, и изрекает какое-нибудь потрясающе остроумное замечание вроде:

– Но вам же это совершенно не нужно, фрау Клингенберг! Вы и так чудесно выглядите!

Тогда мама залпом допивает свой «Бренди Александр» и говорит:

– Это шутка, герр Шубак. Я еду в клинику, лечиться от алкогольной зависимости.

Потом мы с мамой идем за руку из теннисного клуба домой. Пешком, потому что она выпила и не может вести машину. Я несу тяжелую спортивную сумку, и мама говорит мне:

– Твоя мать может научить тебя очень немногому. Но вот это я хочу, чтоб ты хорошенько запомнил. Во-первых, говорить можно обо всем. А во-вторых, плевать, что о тебе подумают люди.

Тогда я прекрасно понимал этот принцип. Говорить обо всем. И плевать на людей.