«Гудлайф», или Идеальное похищение

Скрибнер Кит

— Без разговоров, — приказал ему Тео.

Браун опустил голову.

Коллин, взявшись пальцами за подбородок, приподняла ему голову.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Прошу вас…

Тео бросил на нее злой взгляд. Он держал Брауна за полосу клейкой ленты, протянувшейся у того между лопатками, и медленно и осторожно его отпустил. Потом отступил назад, протянув к нему руки, чтобы подхватить, если что. Браун стоял совершенно самостоятельно, и Тео поднял брови, глядя на Коллин: «Разве я не прав? Разве я тебе не говорил?» Теперь Коллин могла действовать сама, без его помощи. Это ведь была ее идея.

Тео присел на корточки у двери — следить за тем, что происходит снаружи. Вытянул из кармана бумажник. Пять

пятидесяток, влажных, но совершенно новых. Он лизнул палец и попытался вытащить шестую — не получилось. Пачка банкнот в зажиме состояла всего лишь из бумажек в один доллар. Зато их было, по-видимому, двадцать, а то и двадцать пять. Он вложил в зажим и пятидесятки и взвесил толстую пачку денег на ладони. Но… черт возьми, зажим-то — фирменный, петрохимовский. Точно такие же дешевые металлические зажимы для денег компания дарила всем своим служащим на Рождество в каком-то году, когда Тео там еще работал. Тео тогда так обозлился, что сразу же выкинул зажим. К тому Рождеству Тео уже стало ясно, что ему в «Петрохиме» никакое продвижение не светит. А ведь его шеф обещал ему, что с должности начальника военизированной охраны он будет быстро продвигаться по службе. Тео хотел включиться в работу разведки «Петрохима», собирать сведения о клиентах, о группах защитников окружающей среды, заниматься расследованиями, выяснять и заносить в досье личностные и профессиональные характеристики сотрудников компании. Он уже представлял себе, как будет работать под прикрытием — станет распространять дезинформацию на рынках сбыта, выплачивая вознаграждение арабам, оказывая влияние на мелких политиков. Но ему вскоре стало ясно, что такая работа делается высшими представителями Службы безопасности «Петрохима» — бывшими сотрудниками армейской разведки, ЦРУ и ФБР. Полицейскому из небольшого городка, такому как Тео, никогда не пробиться на самый верх. На той рождественской вечеринке Тео взял да и подошел к шефу, прямо спросив его об обещанном повышении. И шеф ответил: «Ты хорошо работаешь. Продолжай в том же духе. Ты нравишься нам на этом месте». А потом всем им вручили по маленькой коробочке для драгоценностей, в которой лежал такой вот пятидесятицентовый зажим для денег с выгравированным на нем логотипом «Петрохима».

— Время, — сказал Тео. Коллин давала Брауну «Слим-фаст». Нельзя допустить, чтобы проходящий мимо охранник сказал им, что пора уезжать из мини-складов. — Быстрей, — поторопил он жену. — Ему в кроватку пора!

Браун выглядел гораздо лучше. Вода и воздух пошли ему на пользу. Отрывая новые куски клейкой ленты, Тео вспоминал о тех нескольких месяцах, когда в «Петрохиме» проводилось сокращение рабочих мест. Он должен был входить в рабочие кабинеты вместе с сотрудником отдела кадров, юристом компании и охранником в форме, чтобы сообщить людям об их увольнении. Кадровик зачитывал постановление, а Тео сразу же провожал уволенного на стоянку машин. Все лето он по субботам отправлялся на работу — проводить этих людей в здание «Петрохима», чтобы они могли упаковать фотографии детей в рамках, групповые снимки с коллегами, дружеские шаржи, приколотые к пробковым доскам для сообщений, цветы в горшках, стаканчики для ручек и карандашей с надписью «Самому лучшему в мире папочке». Это были люди, которые всю жизнь проработали в «Петрохиме», но компания опасалась, что они могут нарочно испортить компьютеры или похитить секретную информацию. Как будто какая-нибудь сотрудница отдела, владевшего информацией о росте доходов, только и ждала этого дня, чтобы осуществить свой план продажи петрохимовских секретов оптом и в розницу.

Когда шеф дал Тео это задание, он сказал: «Раз уж тебе наскучили твои теперешние обязанности, у меня есть для тебя кое-что, что может тебе понравиться. К тому же — оплата сверхурочных за субботы». Он не прямо, но все же намекнул на временное отстранение Тео от службы в полиции. Сказал, им нужен человек, не боящийся силу применить. Тео возненавидел своего шефа. Он их всех ненавидел —

снизу и до самого Брэдфорда Росса.

Тео заклеил рот Брауну свежим куском клейкой ленты и, когда они снова укладывали его в ящик, внимательно следил за выражением глаз Коллин, боясь, что она хочет бросить все это дело.

Почти в полной темноте, уже сидя в машине, она сказала:

— Я думаю, нам надо его отпустить.

По направлению к ним шел охранник, покачивая фонарем. Тео подумал, а не взять ли ее на пушку? Что, если он ответит: «О’кей, твоя взяла». Что она тогда сделает? Попросит охранника помочь ей отвезти Брауна в больницу? Неужели она полагает, что Тео не видит ее насквозь?

— Спокойной ночи, ребята, — попрощался охранник, проходя мимо их машины.

Тео помахал рукой ему в ответ.

— Во всем, что идет не так в нашей с тобой жизни, ты всегда винишь других, — сказала Коллин.

Его жена в него совсем не верит.

Тео и Коллин отправились в яхт-клуб, а Тиффани работала в позднюю смену в харчевне «Такос» у Джои, так что Малкольм оставил дверь в ванную открытой и не побеспокоился зажечь свет. Но вдруг услышал, что ребята поднимаются по лестнице, и потянулся вперед на стульчаке, чтобы захлопнуть дверь. «…Ты должна поверить, что все получится», — услышал Малкольм слова Тео. Потом — голос Коллин: «Я боюсь». Она явно чуть не плакала. «Мне надо, чтобы ты мне доверяла», — говорил Тео. И Малкольм ужасно огорчился за Тео. Коллин не оказывает ему никакой поддержки в этом предприятии с яхт-клубом. «Я сейчас приду», — сказал Тео, и Малкольм услышал, что Коллин, идя по коридору в их комнату, плачет.

Он зажег свет и взял зубную щетку. Из спальни доносилось знакомое потрескивание его полицейской рации. Это была оперативная частота из Ашертона — опер-частота-один, он установил ее из-за этого похищения. Тео и правда заинтересовался этим делом. Должно быть, их обсуждение за обедом, напомнившее Малкольму волнующие дни его службы в полиции, заставили Тео вспомнить о его неудачах. Всю свою жизнь Тео, стоило ему потерпеть неудачу, засовывал руки поглубже в карманы и покидал поле боя. Но это дело его, конечно, заинтересовало, оно заинтересовало даже Коллин. Она вроде такая возбужденная стала, когда пошли новости. Это, конечно, потому что она жену увидела, вот что ее разволновало, это точно.

Малкольм почистил зубы, принял таблетки. Помыл махровой салфеткой шею и за ушами. Он уже чувствовал себя — как это говорят об умирающих? — спокойным, примирившимся. Жалко, что Тео двадцать лет назад не сказал ему, что не хочет, чтобы его мерили по мерке Дейва Томкинса. Малкольм целый день чуть волосы на себе не рвал. Но важно, что сейчас они снова понимают друг друга. Он выжал воду из салфетки и, вешая ее на рожок у двери, все еще мог слышать потрескивание опер-частоты, доносящееся из спальни.

Вытерев лицо и руки, Малкольм открыл дверь ванной и прямо-таки наткнулся на Тео.

— Па! — Тео отскочил назад. — Я думал, ты внизу, в переходе!

— Да нет, уже готовлюсь ко сну. Подумал — лягу-ка сегодня пораньше.

Тео попытался было протиснуться мимо, но Малкольм шагнул вбок, чтобы задержать сына на пару слов.

— Есть что-нибудь новенькое? Я имею в виду — про похищение?

Тео высоко поднял брови, развел руками.

— Я думал про то, какого рода группа могла такое дело предпринять…

— Знаешь, пап, забавно почесать об этом языки за обедом, — прервал его Тео, — но у меня сейчас целая куча дел накопилась в связи с яхт-клубом. — Говоря это, Тео смотрел в сторону. — А как ты себя вообще чувствуешь, а, пап? Дышится хорошо?

— Один приступ сегодня. Но вообще — довольно хорошо.

— Ну и отлично. — Тео снова сделал попытку протиснуться мимо.

— Я просто подумал, может, тебе захочется послушать оперативную частоту? Мы могли бы…

— Ну я же говорю, нет у меня на это времени. И интереса нет. — Это было сказано вовсе не резко. — Я не слушаю полицейское радио с того дня, как ушел из полиции.