Гугеноты
Шрифт:
— Я сам нанесу вам визит и укажу точное время отбытия.
— Надо полагать, — произнес герцог, — вы не преминете известить правительство о моем стремлении услужить ему и о желании вернуть дружбу августейших монархов? К тому же я должен получить такой приказ из уст самой королевы.
— Вы и получите его. Я завтра же отправлюсь в Лувр и извещу Ее Величество о нашем с вами соглашении.
Гиз поднялся с места.
— Таким образом, коннетабль, визит мой к вам не прошел для меня безуспешно и послужит, я думаю, в дальнейшем залогом установления мирных отношений
— Безусловно, герцог, — проговорил Монморанси, тоже вставая.
— Я знал, что двое умных и великих мужей и полководцев всегда сумеют договориться между собой о действиях, сулящих мир и спокойствие в их семействах.
— И во всем королевстве, герцог, — с улыбкой добавил коннетабль.
— И во всем королевстве, — кивнул Гиз, слегка поклонился и вышел.
Оставшись один, Анн де Монморанси задумался. Что, если бы он ответил отказом? Поехал бы тогда Гиз в Орлеан? Разумеется, нет. По опыту прошлых лет коннетабль знал, что в случае победы он припишет всю заслугу себе, а Гиз снова окажется в тени, тем паче, что он в опале. В случае же поражения вся вина падет на голову де Гиза, и снова коннетабль останется в выигрыше.
Таким образом, понимая, как важно для него отправить Гиза в Орлеан, старый полководец Франциска I твердо уяснил, что ничего не может быть лучше, чем опыт прошлых лет.
Глава 2
Достойное признание бывших заслуг великого полководца
На следующий день коннетабль, как и обещал Гизу, отправился в Лувр. Он вошел в покои королевы-матери без доклада: это было льготой, недавно дарованной ему Екатериной как первому министру королевства.
Вдовствующая королева, окруженная фрейлинами, сидела в глубоком бархатном кресле и благоговейно внимала одной из них, явно итальянке по происхождению. Та вдохновенно исполняла на родном языке песню о любви, подыгрывая себе на лютне. Однако стоило Монморанси войти, как инструмент тотчас умолк, девушки устремили на вошедшего любопытные взгляды, а Екатерина не без тревоги в голосе осведомилась:
— Что-нибудь случилось?
— Да, Ваше Величество, — ответил, кланяясь, коннетабль.
— Господи, дождусь ли я когда-нибудь покоя? — тяжко вздохнула королева и повелительным жестом дала знак фрейлинам удалиться.
Дамы, шурша кринолинами, послушной вереницей засеменили прочь.
Екатерина взглядом пригласила коннетабля присесть на банкетку напротив и поднесла ладонь ко рту, дабы подавить зевок.
— Думаю, вы пришли с чем-то важным и касающимся политики, — меланхолично произнесла она. — С тем, чего в силу возраста королю пока не понять. Тем не менее я рада, что не забываете меня и приходите, когда нужно, посоветоваться, а не плетете интриг за спиной. Впрочем, если бы вы предварительно заглянули к Карлу, наверняка он сейчас пришел бы вместе с вами либо послал за мной.
— Вы, как всегда, проницательны, Ваше Величество, — польстил Анн де Монморанси. — А поскольку проблема, которая привела меня к вам, имеет государственную важность, желательно, чтобы при нашей беседе присутствовал и король.
— Крийон! — повысила голос регентша.
На пороге вырос офицер из личной охраны.
— Пригласите Его Величество ко мне. И передайте, что дело безотлагательное.
— Слушаюсь, Ваше Величество.
— Ах, коннетабль, — мечтательно проговорила Екатерина, когда офицер удалился, — если б вы знали, как светло мне взгрустнулось перед вашим приходом под звуки музыки родной Италии… От нахлынувших воспоминаний о детстве и юности буквально сдавило сердце. Захотелось покинуть беспокойную Францию с ее бесконечными войнами и смутами и хоть на мгновение перенестись во Флоренцию — благодатный край, утопающий в цветах и зелени… Вы бывали когда-нибудь во Флоренции, монсеньор?
— Нет, Ваше Величество. Моя родина — Франция, и я не знаю страны прекраснее.
— Надеюсь, когда-нибудь мы с вами совершим поездку во Флоренцию, и ваше мнение перестанет быть столь категоричным, — улыбнулась она снисходительно. — Организуем совместный вояж, как только здесь поутихнут распри между дворянами и приверженцами разных религий…
— Истинно верующих, кстати, среди последних не так уж много, — воспользовался Монморанси моментом, чтобы сменить тему ностальгии на более злободневную. — Посмотрите, с какой легкостью все — хоть католики, хоть протестанты, — меняют веру! Прямо как одежду в зависимости от сезона.
— Однако много и тех, — возразила, нехотя переключаясь, королева, — чьи пристрастия не подвластны ни веяниям времени, ни соображениям личной выгоды. Взять, к примеру, небезызвестных вам Колиньи и Конде. Мне кажется, даже под топором палача они не согласятся принять католичество.
— Я думаю, тут одно из двух: или кальвинизм сильнее католицизма в области основных постулатов, или же протестанты более пристрастны в вопросах богослужения, нежели католики. Вспомните Амбуаз. Ни один гугенот, идя на плаху, не отрекся от своей религии! Более того, все они шли на смерть так легко, будто вера для них дороже жизни.
— Одержимые встречаются и среди католиков, — снова возразила Екатерина. — Герцог де Гиз и его окружение — чем не пример? На мой взгляд, их отношение к римской церкви тоже ничто уже не способно изменить.
— К церкви — возможно, — вкрадчиво произнес коннетабль. — Но не к отечеству. Здесь они, в угоду своим интересам, переметнутся хоть к черту…
— Вам что-то известно? — мгновенно насторожилась королева. — Вы пришли поведать о какой-то очередной безумной затее Гиза?
— Вы не перестаете удивлять меня своей прозорливостью, Ваше Величество, — с ноткой восхищения отозвался собеседник.
— Оставим славословие, сир. Гиз готовит заговор против короля?
— Нет. Против Франции.
— Это одно и то же, — резюмировала Екатерина. На лицо ее набежала тень. — Не зря, выходит, я не доверяла ему. Не напрасно отлучила от двора. Впрочем, может, именно поэтому он и начал строить козни, рассчитывая взять реванш…
В эту минуту вошел король. Коннетабль поднялся с места и склонился в поклоне.