Гулливер у арийцев. Единственный и гестапо
Шрифт:
— Прощайте, господин Крюгер, мы с вами еще побеседуем.
Первый шаг сделан, теперь главное — не торопиться. Впрочем, этот Урбис не особенно умен, у него в глазах что–то бычье, он, видимо, очень упрям и уверен в себе. Если мой наметанный глаз меня не обманывает, он должен быть не дурак насчет женского пола. Это заметно по глазам и губам. Я видел, как он в столовой поглядывал па девицу, сидевшую рядом со студентом. Мне кажется, что я ясно вижу, как у этого Урбиса работает в черепной коробке мозг. Он, как будто, поверил моей
Теперь главное — не сорваться, Вольфганг Крюгер; вы банковский служащий, больной миокардитом. Прошу вас это твердо помнить.
Через несколько дней мы с Урбисом довольно тесно сходимся, беседуем на политические темы, критикуем чехов, наш отель и его директора. Он пытается меня распропагандировать, я сохраняю необходимую серьезность и наивность.
— Так вот, господин Крюгер, Германию не спасут ни Гитлер, ни Тельман; коммунисты–интернационалисты, — они тоже ни к чему. Национал–социалисты уже обанкротились. Германию спасет «черный фронт».
— Это Отто Штрассер? — невинно спрашиваю я.
— Не Отто Штрассер, а сильная организация, имеющая своих людей везде в Германии: в штурмовых отрядах, во фронте труда, — словом, везде.
Я изумлен и задаю бесконечно наивные вопросы, выпячиваю глаза, удивленно восклицаю: «Ах, что вы!» Урбис терпеливо мне все разъясняет.
Проходит еще три дня, и я приглашаю Урбиса погулять по парку. Он сначала держится напряженно, оглядывается, прислушивается, но потом успокаивается.
Вечером я отправляюсь пешком на станцию и даю телеграмму в Варшаву: «Вышлите деньги чеком. Вольфганг».
9
Утром во время завтрака не вижу Урбиса, то же повторяется и за обедом. Спрашиваю у Мори, не заболел ли он.
— Нет, господин Урбис вполне здоров, только он на несколько дней уехал. Странно, что на этот раз он никого не оставил вместо себя.
Это сообщение действует на меня ошеломляюще. Сначала мне приходит в голосу мысль, что этот человек с туповатым лицом оказался хитрее, чем я думал: он раскусил меня и улетучился. Нет, этого не может быть, я слишком хорошо разбираюсь в людях и не мог так грубо просчитаться. Урбис вернется, он должен вернуться, или ты, Штеффен, окажешься круглым дураком.
Я вспоминаю об отправленной телеграмме. Какого дьявола я торопился? Очевидно, после ее получения ко мне кто–нибудь приедет, и окажется, что я все напутал.
Спешу вновь на телеграф и на этот раз иду пешком, чтобы никого не посвящать в свою телеграфную переписку. Я сообщаю в Варшаву: «Не высылайте денег. Вольфганг».
В течение двух дней я не нахожу себе места. Утром в столовой неожиданно вижу плотную фигуру Урбиса. Очевидно, этот дурак вернулся. Здороваюсь. У него утомленный вид. Похоже на то, что он бурно провел эти дни.
Теперь нужно было бы опять отправить телеграмму в Варшаву, но это не дело почти ежедневно
Я решаю заменить телеграмму письмом; медленнее, но вернее. Некуда спешить.
А вдруг Урбис вновь уедет? Спросить его нельзя, приходится положиться на слова Мори, что он редко уезжает.
В течение дня мыс Урбисом не успеваем побеседовать, так как он не то занят, не то отсыпается.
После обеда я гуляю по парку, поджидая Франтишка, чтобы дать ему для отправки письмо. Неожиданно к отелю подъезжает большая закрытая машина мерседес № 1Р–48259, случайно вспоминаю, что это кильский номер. У руля сидит плотный человек, его лицо мне кажется смутно знакомым. Он вылезает, открывает дверь, и из автомобиля выходит прекрасно сложенная дама лет двадцати пяти. У нее фигура спортсменки — кажется, мой тип.
Мужчина поворачивается ко мне лицом, — я вздрагиваю. Это Пауль, с которым я познакомился в кабинете у Банге. Оба проходят мимо меня. Пауль держит даму под руку и бросает на меня равнодушный взгляд. Я ему подмигиваю, он не реагирует. Удивительно, до чего у него невыразительное, фельдфебельское лицо.
Я осматриваю снаружи машину. Она, видимо, прошла не более двух тысяч километров, мотор у нее мощный и дает километров сто двадцать в час.
Как всегда, медленно я направляюсь по тропинке к замку. Вечером гуляю по парку, слышу за собой чьи–то мерные, тяжелые шаги. Оборачиваюсь — Пауль.
— Ну, как дела?
— О каких делах вы говорите?
— Урбис здесь? Оболванил его?
— Да, мы почти друзья.
— Слушай, Крюгер, завтра утром я уеду, послезавтра же вечером я должен встретить Урбиса в лесу, по возможности в глухом месте.
— Зачем?
— Я с ним буду целоваться, — грубо отвечает человек с лицом фельдфебеля. — Я привез с собой нашу бабу, она тебе во многом поможет, баба первый сорт, можешь с ней недурно провести время. Ее зовут Эдита Карлебах. Запомни, что она учительница гимнастики. Меня зовут доктор Франц Мюллер из Киля. Значит, где?
— Послезавтра к шести часам я попробую привести Ур–биса на лужайку за замком, где ручей сворачивает вправо.
— Найду. Но, смотри, не подведи, я шуток не терплю.
— Лучше вы не подведите меня.
Пауль плюет и уходит, не отвечая мне.
У него лицо профессионального убийцы. Я этот немецкий тип хорошо знаю. Этот человек в любой момент хладнокровно свернет мне шею. Я чувствую себя неважно и возвращаюсь в отель.
Утром направляюсь в столовую. Фрейлен Карлебах сидит за столиком одна. Я прохожу мимо нее, задеваю ее стул и прошу извинения. Она с хорошо деланным изумлением восклицает:
— Ах, вы говорите по–немецки, как я рада, мне не будет скучно. Мои жених уехал на два дня.