Гуляния с чеширским котом
Шрифт:
Начальные и средние школы в Великобритании охватывают 7,7 млн. человек, кроме этого, существуют около 500 колледжей, дающих специализированное образование после средней школы: политехническое, в областях науки, искусства или коммерции. Высшее образование получают в 34 университетах. Но английская элита обычно черпала знания в частных школах, именуемых, словно в издевку, public, туда принимают с одиннадцати лет за кругленькую сумму. Обычно после частной школы абитуриент легко поступает в ведущие английские университеты, вроде Оксфорда или Кембриджа.
Я предпочел бы воздержаться от оценки качества английского образования: бывали и непроходимо глупые выпускники Оксфорда, и такие кумиры, как Льюис Кэрролл или множество премьер-министров [69] . Но в любом
Вспоминаю англичанина, защитившего в Оксфорде диссертацию по Ахматовой: он плавал в ее жизни и творчестве как рыба в воде, знал все даты написания ею стихов и даже изучил улицу Бонапарт в Париже, куда бегал к ней на свидания распутный Модильяни. Зато он только слышал о Боратынском и Кузмине — с этой узостью западного образования я сталкивался постоянно, но до сих пор не уверен, хорошо это или плохо по сравнению с широтой дилетанта.
69
У. Черчилль писал: «Школьные учителя обладают властью, о
которой премьер-министры могут только мечтать».
Совсем недавно вновь я посетил места давних боев в Виндзоре, полюбовался Гольбейном и Халь-сом в Виндзорском замке, поглазел на смену караула на площади, а затем перешел через мостик с живописным пейзажем по обе стороны (по Темзе плавали несметные отряды лебедей, которым мне, подобно Паниковскому, хотелось отвинтить головы) и очутился в знаменитом Итоне, частном колледже, который окончили 18 премьер-министров и много других английских и международных великих деятелей. Еще в школе я знал, что «битва у Ватерлоо была выиграна на спортивных полях Итона», и прошелся по зеленому дерну, рассчитывая, что он вдохнет в меня английскую волю к победе. По улочкам беспечно бродили школьники во фраках и полосатых брюках, жилеты у них были разные, зато у каждого шея торчала из белой манишки с белой бабочкой. Признаюсь, что меня больше интересовала осмысленность их физиономий, но, увы, словно нарочно, навстречу попадались одни мордовороты (возможно, гениальные), ничуть не отличавшиеся от ребят со Сретенки, которые, помнится, в третьем классе весьма успешно лупили меня, отличника, своими замызганными портфелями.
Спорт, конечно, играл главную роль в образовании, это спасало от мастурбации жаждущих школьников, но не от гомосексуализма, который, как считают многие, распространен в Англии благодаря частным школам. Спорт помогал, спорт способствовал: автор гимна «Земля надежды и славы» А. Бенсон признавался, что сексуальные проблемы его не волновали, герой Англии генерал Гордон в 14 лет мечтал стать евнухом, а фельдмаршал Монтгомери настолько сумел одолеть в себе дьявола, что во время дебатов о разрешении гомосексуализма в Англии предлагал установить возраст для педерастов: 80 лет!
Изможденные игрой в регби и участием в регатах школьники возвращались в свои комнаты, забрасывали ноги в грязных спортивных ботинках на стол, дули французское шампанское в то время, как слуги в специальных комбинезонах разжигали камины.
Но это было давно, сейчас все проще, и в частных школах учатся дети новых русских. Однажды я летел в Москву с девицей лет шестнадцати (со свойственной новым русским конспирацией она не представлялась и не упоминала о профессии своих родителей).
Она читала «Идиота» Достоевского (домашнее чтение) и в неожиданном порыве откровенности поведала мне о своем обучении в закрытом колледже в Челтенхеме. О, я хорошо знал это местечко, ибо там располагался центр шифровальной службы Англии, пролезть туда — мечта советского разведчика. Девочка излила мне душу по поводу ужасов частной школы: огромное количество заданий, никуда не выходить за пределы школы (в Лондон их свозили на экскурсию лишь один раз), не посещать комнаты друг друга вне зависимости, мальчик это или девочка, полное подчинение воспитателям.
— А как же обстоят дела с мальчиками? — задал я нескромный вопрос.
— Нам разрешают целоваться на переменах, когда все собираются во дворе, правда, под бдительным оком воспитателей! — ответствовала она грустно. — Поэтому я упросила родителей иногда вызывать меня
— Ты просто постарел и стал злым, как бешеная собака! — вдруг вскричал Кот и спрыгнул ко мне на письменный стол откуда-то с потолка. Его круглые глаза стали светло-зелеными, уши загнулись вниз, а усы так топорщились, что один край попал мне в ноздрю и я неожиданно зачихал. — Что ты несешь о частных школах и моем любимом Оксфорде?! Разве не прославили его Роджер Бэкон, Шелли и Байрон? И как только поворачивается у тебя язык! У тебя, с твоим вшивым МГИМО! Чем известен этот институт, кроме серых чиновников, пробившихся в министры и зам-министры?! Может быть, Пушкин, Ленин, Ельцин или Путин окончили МГИМО?!
Мне стало несколько неудобно: действительно, я уж слишком замахнулся на английское образование, а точнее, вымазал его в дерьме, заодно приподняв себя. Тут я вспомнил, как садился в лужу со своим вроде бы превосходным образованием. Однажды в 1963 году, на банкете, приняв пару лишних драй мартини, я заговорил с крупным философом сэром Альфредом Айером, лидером «оксфордской школы», считающей, что главное в философском подходе — это лингвистический анализ. К несчастью, я решил блеснуть своими познаниями на ниве современной западной философии (разумеется, я ничего не читал, кроме яростной критики в адрес «буржуазной философии», вся вина которой состояла в трагическом несоответствии марксизму-ленинизму). Профессора Айера я решил уесть самым слабым звеном всей западной, т. н. субъективной школы — солипсизмом, открытым Владимиром Ильичем в его на редкость простоватой и потому понятной книге «Материализм и эмпириокритицизм». Там досталось «субъективному идеалисту» Маху, его Ильич просто размазал, как муху по стеклу, заявляя: раз объективная реальность, согласно Маху, не может быть доказана и не существует, значит, и сам Мах не существует, что и есть ужасный солипсизм. Эти путаные размышления о солипсизме я и обрушил на уважаемого Айера, видя в его лице ненавистного Маха. По-моему, профессор ничего не понял, кроме того, что я перебрал виски, и деликатно перевел разговор на более знакомые мне преимущества скотча перед драй мартини. Говорил он недолго и мягко улыбался, я же, как это ни странно, почувствовал стыд и своё полнейшее невежество (на следующее утро).
Другой раз я осрамился в более комической ситуации: в Копенгагене меня пригласил на ужин к себе домой английский дипломат. Жил он в приличном особняке с садом, в то время у него гостил шестнадцатилетний сын. С ним мы и разговорились сначала о политике, а затем постепенно перешли к английской истории.
Тут я должен признаться в одном грехе: конечно, я помню, что Ленин родился в XIX, а Горбачев — в XX веке, но не дай бог перенести меня в XVIII век и глубже, особенно в английскую историю, особенно в годы правления королей и королев, и не только их. Так уж устроена несовершенная голова, ошибиться на пару веков ей ничего не стоит.
Шустрый мальчуган, только что сдавший экзамены по истории, тут же почувствовал мою слабину и стал гонять меня из века в век, как настоящий мучитель. Он уже не стеснялся и прямо лепил, что я ни черта не знаю и путаю всех королей Генрихов, не говоря уже о женах, ими убиенных. В хорошей учительской манере он напрямую спрашивал: «Когда родился и умер Кристофер Марло?», в ответ на мой жалкий лепет (видимо, я напоминал уходящего от ответа двоечника) гнусно хохотал и так победно поглядывал на папу, что тот счел нужным вмешаться и отвести меня подальше от своего ублюдка.
В этот вечер, наверное, переворачивались в фобах все лучшие профессора МГИМО, и я долго переживал свое падение — помнить даты ведь гораздо сложнее, чем пудрить мозги по поводу разных теорий.
О спорт, ты — мир!
Я уже писал о СПОРТИВНОМ ДУХЕ, как о важном элементе национального характера, но его, наверное, не существовало бы без СПОРТА, как важной составляющей английской жизни. Достаточно раскрыть любую газету, даже рассчитанную на яйцеголовых, чтобы увидеть огромное число страниц, посвященных спорту. Не говоря уже о ТВ и радио. И все это сопровождается тотализаторами (чисто английское изобретение), многочисленными пари и ставками, которые делают и на матчах, и на лошадиных и собачьих бегах, ставят и на легкоатлетов, и даже на инвалидов, соревнующихся в беге на деревянных ногах.