Гуляния с чеширским котом
Шрифт:
Дарья Христофоровна всю свою юность провела в придворных кругах и прекрасно знала царскую политическую кухню. Не отличаясь классической красотой, она обладала острым умом и естественным обаянием, тут же открыла у себя дома светский салон, где была непререкаемой львицей аж до 1834 года, когда Ливен, уже князь, покинул Лондон. Дарья только числилась при муже, на самом деле она исполняла роль главного советника посольства и писала депеши лично министру иностранных дел Нессельроде. В 1815 году Дарья познакомилась с душой Священного Союза австрийским канцлером графом Меттернихом, который, укрепляя влияние Австрии, заботился и о своих личных интересах: нажил огромное состояние и даже тайно получал от царя «пенсию». Вскоре канцлер влюбился в Дашу, и началась переписка, отнюдь не страстная, а политическая, причем из Лондона письма пересылались через австрийское посольство в опечатанном сургучом конверте, где лежали еще три конверта и только последний, безымянный, предназначался графу. Вся переписка контролировалась Нессельроде и самим царем Александром, который не раз беседовал с Дарьей Христофоровной по вопросам европейской политики и давал ей инструкции.
Летом 1825 года на конфиденциальной встрече в Петербурге царь раскрыл ей тайный план поворота внешней политики России от Австрии к Великобритании. Доротея отлично знала Каннинга, и царь остался доволен совещанием с нею: чуть позже он заметил шефу Третьего отделения: «Когда я видел твою сестру последний раз, она была привлекательной девочкой, сейчас она — государственный деятель».
Таким образом, Дарье во имя интересов России пришлось разорвать с Меттернихом и сблизиться (почти на 10 лет!) с Каннингом, который стал важным источником информации для России.
— Клевета! — заорал Кот. — Министр не мог стать шпионом!
— Ты получил неважное образование в Чешире и совсем не улучшил его в Оксфорде: шпионаж — это отнюдь не только суетливая беготня по тайникам, моментальные передачи в проходном дворе и скрытое фотографирование демонстрантов. Шпионаж — это стиль жизни, это светский разговор на равных, это обсуждение политики «блестящей изоляции» на кушетке рекамье в Хэмптон-Корте. А жалованье императора — это пенсия, а не сование потной рукой мятых купюр в клозете соседу по писсуару, надежному агенту…
Конечно, я бил несчастного Кота ниже пояса: дело в том, что широкая публика, включая котов, ничего не смыслит в шпионаже и судит об этом по дурацким фильмам, не имеющим ничего общего с действительностью.
Но продолжим о прекрасной Даше. Я ею восхищен и совершенно не жалею мужа-рогоносца: пусть женятся на глупых уродинах, которые толкутся на кухне и рожают ребенка за ребенком. А умные красавицы — редкость в любой стране, и если попал под их каблучок, то неси свою ношу! Вернувшись из Лондона, княгиня Дарья Христофоровна в свои почти пятьдесят заскучала, оторвавшись от бурной дипломатической деятельности в Альбионе. И муж стал невмоготу (еще бы!), впрочем, он недолго докучал ей и вскоре преставился. К черту немытую Россию! — и княгиня умчалась в Париж, купила старинный дом, ранее принадлежавший Талейрану, и открыла там новый светский салон, куда захаживали и короли, и министры, и крупные писатели. Тогда в ее сети попал знаменитый французский историк Франсуа Гизо, который был министром иностранных дел, а затем премьер-министром. А тут революция 1848 года — проклятые революции! Политическая карьера Гизо превратилась в дым, а шестидесятитрехлетняя Дарья Христофоровна не могла позволить себе опуститься до рядового ситуайена — пришлось дать отставку Гизо. Так и умерла она мирно в Париже в 1857 году, пожелав в завещании положить ее в гроб в черном бархатном платье фрейлины российского императорского двора.
Не под влиянием ли встреч с этой выдающейся женщиной Оноре де Бальзак писал: «Профессия шпиона прекрасна, когда он работает сам по себе. Он подобен вору, который получает наслаждение, сохраняя образ честного гражданина. Однако человек, вступивший на этот путь, должен уметь укрощать свой гнев, бороться с нетерпением. Простаивать, замерзая, по колени в грязи, выдерживать зной и холод, не обольщаться иллюзиями, уметь быстро мчаться или бестрепетно застыть, неустанно стоять часами у чужого окна, проворачивать в голове тысячу планов действия… По своему накалу эту профессию можно сравнить лишь с работой картежного шулера».
Тут я заметил, что Чеширский Кот ползает по потолку, что-то выдирает оттуда и жует.
— Что ты там делаешь? — спросил я.
— Закусываю. Разве ты не видишь? От твоих пылких панегириков в честь пьянства и разных баб захотелось выпить, и я рванул рюмку валерьянки.
— Что же можно найти на потолке?
— Конечно, занозы. Прекрасная закуска!
Что ж, при хорошей выпивке любая закуска идет!
Просьба руки о скатерть не вытирать!
Я уже распространялся о безукоризненной английской вежливости, без нее англичанин не существует, хотя мудрейший Карл прыснул деготь в бочку меда: «Вежливость — это разменная монета, которой черт оплачивает кровь своих жертв». Без хороших манер, черт побери, рушатся и нравы, и традиции, и жизни нет совсем, когда опаздываешь на свидание к Герцогине, как Белый Кролик, или когда выводишь из терпения Устрицу.
В свое время в диссертации я создал нетленный образ советского разведчика, ни черта не знавшего об английской жизни, обрисовал его в стиле агитплаката 20-х годов: крестьянин в красной рубахе, в лаптях, с завязанными глазами и вытянутыми руками, одной ногой ступил в пропасть. И подписано: «Неграмотный тот же слепой. Всюду его ждут неудачи и несчастья». Этот несчастный оперативник по фамилии Булкин совершал ошибку за ошибкой: в гости он явился без букета цветов, напялив на себя чуть ли не сюртук с манишкой и белым галстуком, хотя был уик-энд и все англичане надели на себя кто пуловеры, а кто твидовые пиджаки. Войдя в гостиную, он стал обходить гостей и здороваться с каждым за руку, вызывая этим массу неудобств, — ведь одни сидели вразвалку на ковре и приходилось вскакивать, другие держали в руках бокалы с вином и тарелки с едой, поспешно перемещали всё в другое место ради рукопожатия. Его усадили за стол, а там его невежество достигло апогея: получив из рук соседа графинчик с портом, он налил себе, но не передал сосуд далее по кругу, как принято у джентльменов, а поставил рядом с собой! (страсть Филби). Я рисовал образ Булкина с искренним убеждением, что вилку следует держать именно в левой руке, а вино, которое льет на пробу официант, необходимо чуть покрутить для омовения стенок бокала, затем вытянуть нос, пошевелить ноздрями и, блаженно прикрыв глаза, сделать небольшой глоток. И не дай бог чокаться на русский манер!
Но догмы рассыпались на ходу, и англичане оказались другими. Б жизни я редко встречал более вольную в своих привычках нацию: и чокаются, и из графина могут запросто хлебнуть, и прийти на званый бал не во фраке, как указано в приглашении, а в потертом пиджачке. Забудем о временах королевы Виктории и высшего света, выбросим к черту вилочки и ножички для разделывания омара и вопьемся в клешню, забыв о приличиях. Но отличие англичанина от Булкина в том, что он нарушает правила приличия свободно и органично. Если употребить грубое сравнение, Булкин, наступив даме на ногу, покраснеет, смутится, с испугу выльет ей на платье бокал вина, рассыплется в извинениях, а англичанин ласково улыбнется, попросит пардона и, ничуть не смутившись, продолжит с ней разговор.
Совсем недавно в ресторане прославленного Итона я ожидал заказ и с упоением наблюдал, как два солидных джентльмена, похожих на почтенных преподавателей колледжа, пренебрегая холестерином, уписывали огромные стейки с вареной картошкой. С наслаждением запивали их пивом, кости обгладывали, словно голодные псы, жир вытекал из уголков их жующих пастей, они вытирали его ладонью, а в конце трапезы до блеска вытерли хлебом тарелки, отправили оставшуюся вкуснятину в рот и смачно облизали губы.
— Да отрубить им головы! — прокричал Чеширский Кот голосом Червонной Королевы.
Отрубить-то можно, но как себя вести? И возможно ли перенести английский опыт на непредсказуемую Россию?
Хаживал я на журфиксы, винно-сырные вечеринки (wine & cheese parties), когда гости приносят по бутылке (и приводят кого-нибудь из друзей), а хозяева выставляют набор сыров. Превосходно, легко, свободно! И не надо, словно статуя, сидеть за столом, обжираться и вести беседу с соседом, который тебе уже давно опротивел, циркулируй себе, как Фигаро, уходя и переходя, пока все не разойдутся через пару часов… Мы с женой мечтали перенести этот английский опыт на родину, но, боже, как тяжело было принимать в России гостей в условиях дефицита продуктов, без поваров, дворецких и слуг! Наконец радостно ввалились гости, чуть потоптались и уселись пить и жрать. Кто придумал длинные тосты? Кому нужен тамада? Почему я должен слушать милого старичка, который долго и нудно рассказывает о достоинствах хозяйки? Каскад глупостей: тост за святую дружбу (все встают), тост за дам (господа офицеры, встать!), тост за ушедших в мир иной, тост за детей, тост за внуков и внучек, и так до бесконечности.