Гуляния с чеширским котом
Шрифт:
За несколько лет моей нерукотворной деятельности в Англии мы встречались со Скоттом раз десять, и то больше на конференциях, а не в тиши ресторанов. Приятный человек, умный и с хорошим будущим, но только вербовать его — всё равно что подкатываться к Папе Римскому.
Газета «Гардиан» от 15 сентября 1999 года:
«В 60-е годы таких респектабельных фигур, как министр обороны Денис Хили, консервативный член парламента Николас Скотт и консервативный журналист Перегрин Уостхорн, поил и кормил в ресторанах Михаил Любимов, полковник КГБ в советском посольстве в Лондоне. Где-то в московских архивах, возможно, таится документ, в котором эти люди названы агентами КГБ. Но это еще ничего не доказывает».
Ах, если бы я завербовал их всех, превратив в цепкие руки Москвы! Тогда я переплюнул бы даже великих вербовщиков советской разведки, грозных нелегалов Арнольда Дейча или Теодора Малли, и вошел бы в золотой фонд мировой разведки. Интересно, вручили бы мне звезду Героя Советского Союза? Поставили бы золоченый бюст на родине?
Вся история началась спустя тридцать лет со дня нашей последней встречи, когда корреспондент «Дейли экспресс» в Москве предложил мне встретиться со Скоттом — о знакомстве с ним он прочитал в моем мемуар-романе. Скотт совсем недавно ушел с поста министра по социальным вопросам, но оставался на виду в парламентской фракции. Я немного удивился, узнав, что Скотт проявил готовность лицезреть меня в Лондоне под дулами столь желтой газеты, к тому же я уже давно не скрывал своей прежней принадлежности к шпионской службе. Так что мне нечего было терять, кроме своих цепей, а вот зачем нужно такое паблисити Скотту, я не понимал.
Вскоре я вылетел в Лондон, был размещен в шикарной гостинице рядом с Уайтхоллом и Скотланд-Ярдом (видимо, для устрашения) и вскоре двинулся на ланч в известный своими ростбифами ресторан «Симпсон» на Стрэнде. Помнится, в свое время, когда служитель подкатывал на тележке к столику аппетитную ногу и огромным ножом торжественно отрезал кусок, ему полагался на чай один «боб» — так называли ныне исчезнувший шиллинг. Мы радостно пожали друг другу руки. Щелкал фотоаппарат, ослепляли вспышки, освещая наши потучневшие, но все равно прекрасные фигуры. Скотт по-прежнему был остроумен и доброжелателен. Его недавно отправили в отставку из-за неких противоречий с премьер-министром (наверное, в былые годы меня этот конфликт заинтересовал бы, а сейчас…), жил он в Челси и представлял в парламенте этот избирательный округ. Поболтали о детях, о внуках, о непростом положении в России, о том, где лучше проводить свободное время (тут я расписал Нику волжские круизы, завлекательные для любого англичанина), о вреде потребления соли в нашем возрасте, о диете… Спокойно распрощались, договорившись не терять контакт, и я был искренне тронут, когда посыльный принес мне в гостиницу бутылку виски (это был ответный жест Скотта на мою «Столичную»),
Вскоре появилась огромная статья о встрече бывших врагов с фото, изображавшим двух веселых добряков, пиршествующих за уставленным яствами столом. «Прошло тридцать лет со дня их последнего ланча, и загадка длительной холодной войны может быть разрешена после удивительного воссоединения члена парламента от партии тори и супершпиона КГБ, который пытался его завербовать. Блестящий Николас Скотт был убежден, что его визави за ланчем Михаил Любимов, или Улыбчивый Майк, как его называли некоторые англичане-почитатели [82] , был советским дипломатом, правда, необычно очаровательным (!), носившим костюм в полоску с Сэвил-роу и иногда итонский галстук». Заметим, что костюм, пошитый на улице лучших портных Лондона, обошелся бы мне в пять моих нищенских зарплат второго секретаря посольства, а за итонский галстук, белую бабоч-ку-бант меня наверняка бы исключили из партии. «Они оба похохатывали, вспоминая прошлую дружбу за бутылкой «Шардонне» с креветками и салмоном, в мире, который ныне перевернулся для каждого из них вверх ногами».
82
Что же это за «почитатели»? Словно я бегал не на тайные явки, а пел в «Ковент-Гардене» в опере «Риголетто»!
Что правда, то правда. Но я так и не разобрался в желании Скотта публично общаться со мной — ведь в нашей, ныне шибко демократической стране ни один политический деятель не стал бы светиться в компании с сотрудником английской или американской разведок. Даже с сотрудником КГБ, проклинаемой на каждом углу, но все же своей организацией, и то никто не рискнул бы. Возможно, ему хотелось показать, что он тоже внес свой вклад в окончание холодной войны, возможно, считал, что полезно любое паблисити… С другой стороны, правильно ли всех измерять паскудными мерками целесообразности? Разве не существуют просто хорошие и порядочные люди? Вот и Николас Скотт — честный и смелый человек, далекий от разных пропагандистских клише, вроде «зловещих русских шпионов», обыкновенная порядочность не позволяла ему отказаться от встречи со старым знакомым, показать себя трусом. К тому же он никогда не ведал, что я трудился в КГБ, на лбу, что ли, у меня клеймо? Вот вам здравый смысл и практицизм англичанина, взвешивающего и просчитывающего на сто лет вперед (не зная, что завтра на голову упадет с крыши кирпич, о чем дальше).
Через год я снова появился в Англии, и из газет узнал, что Ник Скотт попал в беду: полиция задержала его в пьяном виде, — подано все было так, будто он валялся в канаве. Это укрепило еще больше уважение к нему, повеяло чем-то родным: неужели и в Англии можно допиться до ручки? За Николасом, увы, я никогда не замечал тяги к спиртному (иначе в бытность асом шпионажа наверняка постарался бы использовать этот порок в интересах КГБ), но время меняет нас, одни развязывают, другие завязывают, и как писал Беранже, «все кончается песнями». Самое неприятное, что инцидент с канавой произошел за несколько дней до обсуждения в консервативной ассоциации Челси кандидатуры Скотта в парламент на предстоящих всеобщих выборах. Депутат в канаве — хороший признак только в пьющей России, выступление поддатого Ельцина в американском институте, переданное нашим ТВ для подрыва его позиций трезвенником Горбачевым, только укрепило его влияние, как и прочие пьяные выходки, вроде бросания подчиненных с парохода или дирижирования немецким оркестром. Приятно знать, что вождь надирается, как и все простые смертные, — для нас это как елей на душу, и голосуем двумя руками, а потом грызем локти.
Газеты отнеслись к Скотту без всяких скидок на его прошлые заслуги: припомнили и похождения его дочки, потреблявшей наркотики (?), а инцидент расписали так, будто сами лежали рядом в канаве, сжимая в руке недопитую бутыль. Противно было читать, и я решил ободрить Скотта, позвонил ему и пригласил на ланч в незабвенное «Кафе Ройал». К несчастью, накануне из куража я вскарабкался по крутой лестнице на верхушку собора Святого Павла, дабы полюбоваться, как в далекой молодости, недурственным видом на Лондон, однако переоценил свои силы, спускался вниз почти на заднице, и рубашку можно было выжать, — жена срочно купила новую, и я переоделся в уборной упомянутого уже паба «Старый чеширский сыр», расположенного недалеко от собора. Далее — бессонная ночь, полный выход из строя всего органона, от конечностей до внутренних органов.
Но до «Кафе Ройал» я все же доплелся и сумел выразить Нику свое возмущение гнусной выходкой прессы. Он только засмеялся и махнул рукой: что, мол, с этих журналюг взять! Он куда-то спешил, мое пошатнувшееся здоровье (удержусь от ужасающих физиологических деталей) тоже требовало иного стационара, нежели прославленный ресторан, и мы довольно быстро разошлись.
Через неделю, уже в Москве, мне позвонил из Лондона незнакомый журналист из «Санди телеграф» и, помимо прочего, поинтересовался, не встречался ли я там со Скоттом, который недавно загремел в канаву. Инстинктивно я почувствовал недоброе и ответил, что был занят другими делами и Скотта не видел. Каково же было мое изумление, когда в очередной «Санди телеграф» я прочитал на первой странице: «КГБ делает последнюю, судорожную попытку спасти попавшего в беду члена парламента». Далее шла расшифровка сенсации: «КГБ мчится на спасение сэра Николаса Скотта в его борьбе сохранить свое место в парламенте на собрании местной консервативной организации, его поддержал бывший русский шпион, когда-то пытавшийся его завербовать. «Он превосходный член парламента и истинный патриот Британии. По сравнению со мной он пьет как дитя, он еле дотрагивается до выпивки», — сказал бывший полковник КГБ». Далее утверждалось, что Скотт не только был задержан до этого в пьяном виде, когда сидел за рулем, но и не остановился, чтобы помочь ребенку в коляске, чуть не раздавленному двумя парковавшимися автомобилями.
И вся эта лажа появилась накануне голосования по кандидатуре Скотта в консервативной ассоциации Челси. Самая настоящая операция с компроматом. Казалось бы, миновали дни холодной войны, давно распущен КГБ, а пропаганда не изменилась, все те же фишки! Хороший сюжет для шпионского фильма: отставной полкаш, гремя старыми костями и шурша толстой пачкой банкнот, мчится на выручку своему подпаленному агенту… Я тут же послал опровержение в газету, не рассчитывая на публикацию. Однако письмо появилось, правда, Скотта к этому времени уже благополучно провалили. На душе у меня было противно, словно я совершил нечто мерзкое по отношению к открытому и искреннему человеку. До сих пор я испытываю угрызения совести — воленс-но-ленс, меня подло использовали как крапленую карту в игре против Николаса, кто знает, если бы не гнусная статья, возможно, всё обошлось бы. Я послал ему открытку на Рождество и еще раз высказал свое возмущение интригой, но он не ответил, — наверное, решил, что я вступил в заговор против него вместе с газеткой. Жаль, конечно, но для этого у него были все основания.
— И ты обиделся на английскую прессу? — воскликнул Кот. — Ты, прожженный шпион и интриган, для которого нет ничего святого?! Не лучше ль на себя, кума, оборотиться? Уж российская пресса может придумать такую клевету, что в жизни не ототрешься. Одни передачи вашего телевидения во время избирательных кампаний похожи на сливание помоев в огромную вонючую яму…
— Но Запад сам толкал нас к свободе слова и демократии…
— Никто же не знал, что у вас понимание демократии находится на первобытном уровне! Наше телевидение, во всяком случае, не опускается до такой низости, а у каждого оскорбленного есть право содрать огромную сумму по закону о клевете, что, по-моему, и сделал сэр Николас.