Гуляния с чеширским котом
Шрифт:
У англичан я бывал на разных застольях, но ни на одном не слышал длинных тостов. Правда, на официальном ужине в клубе в конце трапезы, перед десертом и кофе, хозяин или почетный гость вполне могут произнести спич и даже прочитать целый доклад, если таковой предусмотрен. Как правило, английская трапеза, к счастью, бессловесна и лишена упражнений в риторике. Никакой организованности при выпивке не существует: наливает либо хозяин, либо сосед, либо сам себе наполняешь бокал, пока не рухнешь со стула. Поэтому короткое «Cheers!» («ваше здоровье!») не вызывает больших потуг даже у мертвецки пьяного. Особенно радует, что никто не пристает, если не пьешь, не считает это величайшим оскорблением хозяев и плевком в адрес гостей, никто не объявляет, что ты отлыниваешь и хитришь, и чуть ли не берет тебя за грудки…
Нельзя сказать, что за английским столом не бывает болтунов: иногда светская дама вдруг поведает обществу, как она чуть не села за один стол с принцем Филиппом в «Савое», или как хорошо отдыхать в снегах Килиманджаро, и все делают вид, что это потрясающе занимательно, и раскрывают рот.
В прежние времена на званые ужины обычно тащили букет для хозяйки, однако ныне, если вы хорошо знакомы, вполне уместно приволочь одну-две бутылки вина. И кормят как хотят, очень часто берут из кафе «навынос». Однажды я был приглашен на обед к известному политику, долго добирался до его загородного дома и был накормлен лишь тощей курицей на вертеле (нас было четверо), правда, скудость обеда была компенсирована превосходными французскими винами и остроумной беседой.
— Откровенно говоря, я терпеть не могу гостей! — молвил Кот. — Мало того, что они все вонючие (о, эти помеси французских духов и пота!), но они еще норовят ухватить меня, положить на спину и жирными пальцами скрести живот, ожидая, что я буду мурлыкать от удовольствия. Ты представить себе не можешь, как я ненавижу этих тварей, и только природная воспитанность Чеширского Джентльмена удерживает меня от того, чтобы впиться когтями в мерзкую руку. А некоторые настолько глупы, что начинают меня кормить. И чем?! Жареной форелью или, не дай бог, салатом «Оливье», одна сволочь даже пробовала намазать мне хлеб майонезом в надежде, что я буду слизывать эту гадость.
Кот продолжал осуждать гостей, а я тем временем думал: как вести себя в Англии? Как найти золотую середину? Скажу честно, в те времена, когда я бился над диссертацией, англичане казались мне более церемонными и постоянно думавшими, что скажет княгиня Мария Алексеевна или ее английский эквивалент миссис Гранди [77] . О, непостижимые английские манеры!
Как денди лондонский одет…
77
Два джентльмена разговаривают после званого обеда. «Скажите, сэр, почему сегодня во время обеда вы постоянно, целовали руку той даме, что сидела от вас справа?» — «Понимаете ли, сэр, мне забыли положить салфетку».
Когда говорят о манерах, очень хочется при-одеться, — заметил Чеширский Кот. — Меня всегда тянет натянуть полосатые штаны и прихлопнуть свою черную голову белым цилиндром. И, конечно же, огромный красный бант, такие я любил носить на маевки, когда в Англии еще жили настоящие социалисты…
О, мода, мода! Только на вид она изменчива, на самом деле все идет по кругу, и исчезнувшее с унылой неизбежностью появляется вновь. Было время, когда англичанки прятали свой бюст в специальные кармашки, сейчас любят, чтобы виднелись торчащие под платьем соски, а их одно время было модно проколоть серьгой — на этом фоне проколотый пупок выглядит как чопорная леди рядом с разнузданной путаной. Что дальше? Убежден, что вернемся к карманчикам, я лично люблю, когда прикрываются… Банально, но запретный плод всегда сладок.
Истинно английская мода появилась в конце XIV века, до этого англичане лишь тупо подражали французам. Но тут у английской знати появился вкус к более праздничному и богатому виду, и даже чернь ударилась в снобизм. Эта мода расцвела при Ричарде II, и у его канцлера Джона Аранделя было 52 расшитых золотом одеяний. Писатель Чосер пишет, что знать меняла свои костюмы каждый день, и женоподобный Ричард приучил двор к узким камзолам и обтягивающим тело штанам, когда ягодицы выглядели как «стадо овец в полнолуние». В середине XVI века испанцев поражало уродство англичанок, их короткие юбки и то, что они не стесняются открывать лодыжки, целуют незнакомцев при первой встрече и могут пообедать вдвоем с другом своего мужа. Испанцам казалось, что англичанка в седле выглядит бесстыдно, а современники-англичане считали это верхом совершенства. Гульфики, преувеличивающие мужское достоинство, явились миру при Синей Бороде Генрихе VIII, на мой взгляд, это следствие комплекса неполноценности и импотенции — не случайно он рубил головы женам. А почему стало модно носить бороды, расшивать гульфики золотом и придавать им совершенно необъятный вид? При Елизавете модники вставляли в свои штаны перья, украшали их цветными тканями, а дамы делали такие огромные одежды, что рядом с ними нельзя было сидеть. Навертывали на себя в десять раз больше, чем испанки, зато спали абсолютно голыми, — представляю, какое счастье сорвать с себя всю массу одежды и вытянуться в постели! Зато при Карле II богатство одежды ушло на задний план, уступив место богатству натуры: тут уж фаворитки Карла соревновались друг с другом в обнаженности груди и ног.
Денди [78] и дендизм появились именно при этом веселом короле и королеве Анне и расцвели в Англии в конце XVIII века. Уже в начале того века мужчины пришли к выводу, что нижние части женского тела излишне велики и необходимо скрыть этот ужасный дефект. К середине века англичане неожиданно обнаружили, что вышеизложенные нижележащие несправедливо малы, — тогда все английские дамы стали выглядеть словно беременные. В начале XVIII века считалось неприличным обнажать тело, даже шею полагалось открывать не больше чем на два дюйма, а в середине века уже открывали максимально и плечи, и грудь. Через несколько лет все заполонили муфты, и женщин вновь глухо прикрыли, а в 70-е годы снова открыли. Зачем увеличивали живот — не знаю, но ясно, что ляжки и ягодицы выглядели внушительно благодаря широким юбкам и вызывали отнюдь не платонические эмоции.
78
«Юный лорд, что живет в Абердине,
Пригласил на обед герцогиню.
Чтоб не мыть себе шею,
Воротник за гинею
Высоченный купил в магазине». — лимерик неизвестного автора.
Боже, а что творилось с прическами! Во времена англосаксов прически были основным предметом гордости, к середине XVIII века искусство прически достигло апогея. Над этой страстью потешались, и актер Гаррик однажды вышел на сцену в парике, изображавшем весь набор овощей, особенно ярко выделялась там свекла. Парики вошли в моду в XVIII веке, появились даже воры, срывающие их с владельцев, как в Москве срывали в свое время норковые и ондатровые шапки. Дамы порой надевали искусственные восковые груди, которые волновали не меньше, чем естественные прелести.
Оливер Голдсмит: «Говорят, шлейф супруги мэра в дни церемоний превосходит длинный хвост бен-тамского барана, а ведь хвост этот, как тебе известно, укладывается на тележке, которую баран и возит за собой… Поверишь ли, милейший Фум, тот же народ, которому нравятся женщины с длинными хвостами, у лошадей стрижет хвосты по самую репицу!!!»
Насчет чистоты англичан мнения расходятся. Знать меняла платье каждый день, менее великие — раз в неделю; как часто мылись, остается загадкой. Например, в XVI веке ассенизация была настолько кустарной, что переполненный Хэмптон-Корт невыносимо смердел, и приходилось постоянно менять дворцы, давая возможность освободиться от нечистот и окурить помещения ароматическими веществами.
С детства всем советским людям внушали, что англичане — ужасные снобы, а в словаре расшифровывалось: «Сноб — это человек, поведение и вкусы к-ро-го определяются стремлением не отстать от моды и постоянно придерживаться манер буржуазно-аристократического круга, «высшего света»». В институте международных отношений, осваивая английский язык, мы несколько лет долбили «Ярмарку тщеславия» Вильяма Теккерея как домашнее чтение, и уж о снобах я наслышан изрядно: «Он гордо попирает Европу ногами, проталкивается во все соборы, дворцы и картинные галереи… Ничто не трогает его, — пока не появляется какое-нибудь очень важное лицо… тут наш чопорный, гордый, самоуверенный и невозмутимый британский сноб способен быть угодливым, как лакей, и гибким, как арлекин». От Теккерея особенно досталось английскому Королю Георгу IV, называвшему себя «первым джентльменом Европы», писатель считал, что король — это пальто, парик, аффектированный смех, в сущности, ничто, лишь снобистская маска.