Гурко. Под стягом Российской империи
Шрифт:
— А если я тебя заберу в Россию, она не станет возражать?
Светозара постаралась свести все к шутке:
— Но московцы не враги, и у них нет гаремов.
«Она не замечает моей любви», — подумал Узунов, и чем ближе день его отъезда, тем назойливее овладевала им эта мысль. Наконец Стоян решился. В то утро, когда он складывал свои вещи, в комнату вошла Светозара. Узунов, отодвинув дорожный баул, подошел к ней, взял за руку:
— Я люблю тебя, Светозара, слышишь?
Она растерянно посмотрела на него.
— Я написал бабушке Росице, прося ее согласия на наш брак. Закончится война, и я увезу тебя в Петербург. Согласишься ли?
В голубых глазах Светозары блеснули слезы.
— Да, — прошептала она.
— А не возразит ли тетушка Параскева?
— Ты нравишься ей. Но примет ли меня твоя бабушка Росица?
— Она болгарка из бедного крестьянского рода и графиней ее сделал дед…
Вечером Стоян сказал обо всем тетушке Параскеве. Пожилая женщина села на скамеечку и, положив натруженные руки под передник, ответила тихо:
— Пусть Бог поможет вам, дети, а чему суждено быть, того не миновать. Лишь бы Болгария была свободной, и вы смогли хоть кое-когда навещать меня и привозить внуков. Они должны знать: у них две родины — Россия и Болгария. Ты, Светозара, научишь их нашему языку, чтобы я могла понимать, о чем говорят мои внуки.
В Тырново, в штабе Балканского отряда, поручика Узунова дождались два письма, одно из Петербурга от бабушки, второе из Кавказской армии от брата Василька.
Письмо графини Росицы было сдержанным и коротким. Стоян прочитал его дважды и по тону определил, бабушка относится к его выбору настороженно.
«Помни, ты граф, а девушка рода крестьянского. Сумеет ли она подняться до положения светской дамы и, как я, получить признание?
Но, если твоя любовь к ней настолько велика, я по завершении кампании поеду на свою родину, сама хочу взглянуть на твою избранницу…»
Стоян настолько расстроился, что сунул письмо брата в карман, решив прочитать позже, когда успокоится, а пока, узнав, что на Шипку готовится обоз, отправился в гостиницу, которую содержал местный турок.
Номер оказался маленьким и грязным. Из ресторана тянуло, как в трубу, жареным бараньим салом, луком и еще чем-то настолько едким, что лезло в нос Стояну, даже когда он спал.
Единственным утешением поручику была чашечка черного кофе по-турецки, отлично сваренного хозяином.
Ночью во сне Стоян увидел бабушку. Старая графиня наклонилась над ним, грозит крючковатым пальцем, выговаривает: «Ах ты, повеса, все ума не наберешься…»
Из Тырново выехали утром, с тем, чтобы сорокаверстный путь одолеть до ночи. Груженые телеги, укутанные брезентом, сопровождали конные казаки. Узунов ехал в коляске, снятой у тырновского извозчика. Он решил попасть в Габрово заранее, побывать в штабе Радецкого, может, повстречается кто из знакомых. Стояну было известно, что обоз на перевал пойдет только следующей ночью, днем дорога обстреливалась.
Коляска катила вдоль виноградников с пожухлой, потемневшей от мороза листвой, сел с белыми глинобитными домиками, крытыми красной полуовальной черепицей, обнажившихся садов. От Тырново холмистая равнина уступала предгорью. Дул, не встречая преград, северо-восточный ветер, холодный, колючий. Стоян поднял воротник шинели, запахнул полу.
Из головы не выходило письмо старой графини. Нет, о содержании его он не сообщит Светозаре, но бабушке напишет еще раз и скажет, что это не увлечение, а самое серьезное намерение.
При мысли о Светозаре потеплело на сердце. Мечты унесли Стояна в недалекое будущее, когда он привезет Светозару в Петербург и графиня Росица полюбит ее. Светозару обучат домашние учителя, а друзья, любуясь его красавицей женой, будут завидовать ему, и уж кто станет ее настоящим другом, так это Василько.
Вспомнив о брате, Стоян достал письмо. Василько описывал действия своего Эриванского отряда, попавшего в довольно трудное положение без связи с главным действующим отрядом генерала Геймана.
«Мы не имеем никаких сведений о колонне Геймана, ибо у Баязета нас отрезал Ванский отряд османов.
Позднее мы узнали, Лорис-Меликов, бывший при отряде Геймана, получил информацию о том, что Эриванский отряд окружен главными силами турецкой армии Мухтар-паши…
Генерал Гейман убедил Лорис-Меликова наступать на Хивинские позиции. Операция оказалась не по силам и имела печальные последствия.
Отступив от Хивинских позиций, Лорис-Меликов и Гейман, вместо того чтобы идти на Хорасан либо атаковать Дели-Бабу, приняли решение отойти под Карс, и от Карса, сняв осаду крепости, начали отступление к русско-турецкой границе.
Мухтар-паша велел муллам воздать хвалу Аллаху за столь неразумные действия русских генералов и, приказав Измаил-паше развернуть боевые операции против нашего Эриванского отряда, сам двинулся вслед за Лорис-Меликовым.
Действующий корпус уходил, и с ним отступал шеститысячный конный отряд, который Лорис-Меликов мог бы послать в помощь Тергукасову.
В штабе нашего отряда и среди некоторых офицеров раздавались голоса, что нас бросили на произвол судьбы, окруженных превосходящими силами врага, без боеприпасов и продовольствия.
Наше счастье, что нами командовал генерал Тергукасов. Он снял отряд с бивака и двинулся к Зейденяну, преследуемый Измаил-пашой. Мы отходили, отражая атаки неприятеля. К слову, отбивали налеты многочисленной конницы черкесов. Знаешь, кто ею командовал? Гази-Магомед-Шамиль-паша, генерал свиты султана, сын небезызвестного Шамиля. Тот самый Гази-Магомед-Шамиль-паша, которого, как я уже тебе писал, ждали мятежные чеченцы…
Трудность нашего отхода усугублялась тем, что с Эриванским отрядом следовал обоз. Почти три тысячи армянских семей видели в русских солдатах своих спасителей. Старики, дети, женщины, несчастный народ!