Гусарские восьмидесятые
Шрифт:
— Ничего, Попович, ничего. Мы с вами ещё на экзамене встретимся, там вот все точки над "и" и расставим, выведем кое-кого на чистую воду.
А экзамен по термеху следующим образом происходил: первые минут двадцать в аудитории находился только один Агранович — раздавал студентам билеты, по местам рассаживал, а потом — к моменту, когда первый желающий уже был готов отвечать, появлялся Витюков, подсаживался к профессору и начинал экзаменующемуся вопросы каверзные задавать, Аграновичу что-то на ухо нашептывать. И профессор к его мнению всегда прислушивался, и двойки — по просьбе Витюкова — ставил исправно.
Экзамены проходили в два приёма — в первый день шли те, кто был более-менее уверен в своих знаниях, во второй — все остальные. Я рискнул — пошёл сдавать экзамен в первый день, и всё прошло нормально — четыре балла.
И вот сидим в общаге, с Михасем и Генкой Банкиным — такими же счастливчиками, пивко бутылочное попиваем — празднуем, значит.
А тут и Попович пожаловал — смурной весь из себя, хмурый, словно туча из мультика про Вини Пуха. Поздравил нас неискренне совсем, и говорит:
— А мне, похоже, кирдычок приходит. Загрызёт меня завтра Витюков насмерть, гадом буду. Хоть вещи иди заранее собирать — в Донецк родимый возвращаться.
Жалко, конечно, Поповича — да что тут сделаешь?
А Попович пивка хлебнул и продолжает:
— Есть, впрочем, шанс один. Да опасное это дело, не каждому по плечу. Слабовата нынче молодёжь пошла, слабовата — риска боится. Ну, рассказывать вам дальше, субчики, или не стоит — всё равно откажитесь?
Мы дружно киваем, мол, рассказывай, конечно. Мы ребята не робкого десятка, как никак — бравые гусары, а не какие-нибудь там — ботаники.
Ну, тогда слушайте, — оживляется Попович, — Агранович то у нас — гений, с одной стороны, а с другой — лох чилийский, никого и в лицо то не помнит. А Витюков на экзамены с опозданьем приходит — сами знаете. Вот если кто смелый найдётся и с моей зачёткой на экзамен сходит и минут за десять-пятнадцать сдаст его — было бы здорово!
Не, понятное дело, надо и на шухер у двери кого-нибудь поставить, чтобы если что — шум поднять, дабы засланный казачок смыться успел. Ну, как вам план?
— А что, на, — план, как план. Только, на, проработать его тщательно требуется, на, — тут же откликается Михась.
Начинаем тщательно прорабатывать. Попович — для ускорения мыслительного процесса — приносит бутылёк донецкого самогона.
Появляется, с честно заработанной тройкой, ротмистр Кусков, вносит свою лепту в составление развёрнутого Плана будущей Компании. Сидим допоздна, всё прикидываем, кумекаем, в конце концов, решаем, что утро вечера мудренее, — ложимся спать.
Утром меня расталкивает помятый Генка:
— Давай вставай, умывайся, брейся, пора торопится — опоздать запросто можем.
Приводим по быстрому себя в порядок, давимся горячим растворимым кофе, перед самым выходом бросаем жребий — а кому, собственно, идти к профессору.
Жребий тянем втроём: я, Михась и Банкин, ротмистр, как твёрдый троечник, в выборе претендента на героическую роль участия не принимает.
Выпадает — мне. Ну что ж, гусарское слово, данное накануне, возврату с утра не подлежит.
Занимаем места, согласно выработанной накануне Диспозиции: я — под дверью аудитории, оттеснив остальных сдающих, Михась с Банкиным — метрах в двадцати — с той стороны коридора, откуда может появиться Витюков, ротмистр с Поповичем — активно передвигаются по всему ближайшему пространству туда-сюда — "воздух нюхают".
Пунктуально, точно в назначенное время, появляется Агранович, открывает аудиторию, запускает первую пятёрку, отбирает зачётки, раздаёт экзаменационные билеты.
По прошествии трёх-четырёх минут поднимаюсь и подхожу к профессору:
— Сергей Николаевич, я готов отвечать!
— Ну что вы, молодой человек, к чему такая спешка? Посидите ещё, подумайте. Отмерьте ещё раз шесть, а потом уже — и отрежем, — равнодушно отвечает профессор, не отрывая взгляда от какого-то математического журнала.
— Видите ли, Сергей Николаевич, — я начинаю волноваться, и от этого нести откровенную чушь, — Но я очень тороплюсь, мне уже через час надо быть на Московском вокзале — невесту встречать. Она из провинции у меня, города не знает совсем, если встретить не успею — заблудится обязательно.
Агранович не хотя отрывается от своего журнала:
— Придётся пойти Вам, — смотрит в лежащую перед ним зачётку, откуда таращится мордастый мужик с шикарными усищами а-ля ансамбль "Песняры", — Товарищ Попович навстречу. Невеста — дело святое. Начинайте. Хотя, — переводит взгляд на меня, — Рановато Вам ещё женится, на мой взгляд — молоды больно.
Как назло, вопросы в билете попались заковыристые, требующие развёрнутых ответов.
Начинаю тарабанить со скоростью отбойного молотка, время от времени чиркая прямо на обратной стороне билета необходимые формулы, схемы, графики.
Минут через десять сообщаю, что, мол, всё, что знал — сказал.
Профессор смотрит на меня с некой долей удивления и уважения:
— Молодой человек, неплохо, право слово, — неплохо. Но для пятёрки мне необходимо задать Вам некоторые дополнительные вопросы.
— Сергей Николаевич! — Невежливо перебиваю профессора и прижимаю руки к груди в немой мольбе, — Но у меня же невеста там! Она же заблудится!
— Да, да, конечно же, — смущённо мычит Агранович, — Извините, забыл, извините. Берёт мою, то есть — Поповича — зачётку, и выводит там жирную пятёрку.
— Спасибо большое! — Пулей вылетаю за дверь.
И вовремя, там уже шум и гам — Генка Банкин сцепились нешуточно с Михасём, а рядом козлом прыгает Витюков, пытаясь разнять дерущихся. Быстро сворачиваю за ближайший угол, где-то рядом раздаётся разбойничий пересвист — это ротмистр Кусков подаёт остальным сигнал:
— Отбой, гусары! Всем вернуться в Лагерь, Победа! Победа!
Праздновали мы эту победу, видимо, через чур уж нескромно — информация то и ушла — куда совсем уж и не надо.
Через дней десять вызвал нас четверых к себе (а Поповича — нет) Бур Бурыч, усадил, долго смотрел по очереди на каждого, а потом сказал: