Гусарские восьмидесятые
Шрифт:
На рюкзачке — трафаретный оттиск Медного Всадника, чуть ниже надпись: "Ленинградский Университет". Ну, ничего себе дела.
Присматриваюсь к барышне повнимательней.
Ба, да я её знаю — она же на студенческой шахматной Олимпиаде, на первой женской доске, за Универ играла, аспирантка чего-то там, ботаники что ли какой.
А потом, в блицтурнире смешанном, и у меня выиграла.
Совпадения — однако, блин чукотский с жиром моржовым.
Иногда мне кажется, что вся наша планета — это капля воды, микробами наполненная, —
Байка шестнадцатая
Лузеру — саечка
Оттащил я девицу, с рюкзачком её хилым вместе, в избу, на койку уложил, последнюю порцию "Плиски" в рот ей влил, хоть и жалко было.
Закашлялась, расплевалась во все стороны, но в себя пришла.
— Где это я? — Говорит, — А в прочем, неважно. Ты, мальчик, Антона найди обязательно. Он рядом где-то совсем, люди говорят. Там, в рюкзаке, тетрадка лежит, в ней — рассказ одного испанца переписан. Правда там всё, в рассказе этом. Ты, мальчик, когда Антона найдёшь — покажи ему эту тетрадь. И у нас с ним также должно всё закончится, ведь начиналось то всё, как и там — одинаково. Найди его, мальчик, тетрадь покажи.
Ну, и опять отъехала — голова из стороны в сторону мотается, глаза закатились, пот на лбу выступил, жар нешуточный имеется в наличии — градусов сорок так, а то и поболе.
И кого это, она, "мальчиком" обозвала? Даже — интересно.
Одно слово — мартышка неразумная, университетская.
Нашёл я на полочке, что над столом обеденным висела, пачку "Анальгина".
На пачке, правда, строго так написано было: "Годен до 20.10.68.".
Но, других то лекарств нет — растолок три таблетки в порошок, остатками спирта изыскательского разбавил, да с чайной ложечки смесь эту барышне и скормил минут за десять. Блондиночка как-то быстро успокоилась, головой мотать перестала, уснула — значиться, даже улыбаться во сне и гримасы умилительные строить начала.
Ну, думаю, надо тетрадку эту прочесть, а там — может чего и прояснится.
Нашёл в рюкзаке тетрадку потрёпанную, раскрыл.
Надо Вам сказать, читатели и читательницы мои, что во времена те — не было в природе ещё таких полезных вещей, как — "ксерокс", "компьютер", "Интернет" и "сканер".
Читает девица какая текст интересный, на печатной машинке набранный, и, допустим, текст тот ей понравился — до судорог неприличных. Что тогда девица означенная делает?
Берёт тетрадь чистую — за сорок восемь копеек купленную, ручку шариковую — да и переписывает туда текст понравившийся.
Вот и здесь так — исписана вся тетрадь почерком красивым, девичьим.
Стал читать — удивился несказанно. А почему удивился — потом расскажу.
Привожу текст дословно.
Джон стоял на краю гигантской скалы, гордо нависающей над каньоном Большого Колорадо, красивейшей Горной страны Северной Америки.
1
"Лузер" — глупыш, недоумок (современный американский сленг).
Таинственные голубые дали, бездонное синее небо над головой, пугающий Чёрный Провал под ногами, белый-белый искрящийся снег вокруг….
Всё это завораживало до безумия.
Глаза юноши наполнились слезами, красиво очерченный рот широко приоткрылся.
— Лузеру — саечка! — Раздался звонкий голос.
Горячие девичьи пальчики резко, но, одновременно нежно, коснулись нижней челюсти Джона. В ту же секунду крепкие белые зубы молодого человека громко цокнули друг о друга — имеется в виду — "верхние — о — нижние".
Через секунду-другую раздался громкий смех.
Горное эхо нежно расчленило этот смех на части, многократно умножило, превращая его в многооктавное пение неведомых могучих колоколов, сопровождаемое
неистовой подпевкой миллионов серебряных крошечных колокольчиков.
Джон вовсе и не обиделся — это всего лишь Бекки, веселится — как всегда.
Как можно обижаться на такую девушку? Озорные голубые глаза, длинные, блестящие на солнце, каштановые волосы, ну, и всё остальное — Вы понимаете, надеюсь?
Тем более, что неделю назад Джон Тревол сделал Бекки Смит вполне недвусмысленное предложение — в присутствии уважаемых свидетелей, на которое вышеозначенная Бекки дала самый недвусмысленный положительный ответ, подкреплённый самым недвусмысленным, жарким поцелуем. Что же Вам ещё, непонятливые наши?
На следующее утро Джон бодро шагал в сторону Станции — необходимо было встретить с Еженедельного Трансконтинентального груз хитрого французского медного припоя. Разве я Вам до сих пор не сказал, что Джон Тревор работал помощником кузнеца в крохотном городишке Вест-Хем?
Утро выдалось славное, солнечное. В кроне деревьев цокали белки, в кустах орешника звонко чирикали какие-то мелкие пичуги. Дорогу к Станции пересекал бодрый ручей, в котором так же бодро плескалась крупная форель.
Джон не смог удержаться, срезал охотничьим ножом гибкий ореховый прут, достал из внутреннего кармана пиджака дощечку с намотанной на неё готовой снастью — через час пяток крупных форелей уже висели на кукане, в тот же ручей опущенный.
— На обратном пути заберём, чтоб свежими были — решил наш герой.
А к приходу поезда Джон опоздал. Взобрался на Привокзальный холм — а вот он поезд, отходит уже.
С холма — вся Станция как на ладони. Вон — Хромой Хэнк клетку с гусями тащит, вон — миссис Нэдинг племяшку, с поезда встреченную, за руку ведёт.
А это — кто?
Господи Всемогущий, да это же Бекки — идёт себе рядом с каким-то квадратным щёголем в чёрном цилиндре, за руку его держит, щебечет о чём-то взволнованно.
Святые Угодники, да она его в щёку целует!
Вот здесь то вот шторка у Джона и упала.